Центральный банк РФ как мегарегулятор финансового рынка

«Идеалисты» полагают, что история должна приводить нас к мысли о том, что существует «вечная» дихотомия права частного и права публичного146, а также фундаментальные их отрасли, выделяемые, как было «доказано» в результате долгой дискуссии в советской теории права, по предмету и методу. Как мы определились, с такой точки зрения, мегарегулирование относится к публичному праву, при этом, естественно, сами по себе кредит, страхование, купля-продажа ценных бумаг, валюты, драгоценных металлов, расчетные услуги являются частноправовыми институтами, ведь у государства нет никакого резона в отсутствие монополии заставлять контрагентов по соответствующим договорам вступать в отношения субординации между собой. Публичное «право финансовых рынков»147 «включается» тогда, когда мегарегулятор устанавливает для контрагентов какие-либо нормы и осуществляет действия с целью принудить к их исполнению или же следит за исполнением введенных вышестоящими органами – парламентом или правительством – правил. К какой «фундаментальной» отрасли права тогда относятся проявления такого регулирования? Нам «подходят» всего две: административное и финансовое. Безусловно, необходимо напомнить о заложенной Р. О. Халфиной и плеядой других юристов в 1950-ых гг. традиции обособления советского, а впоследствии – российского финансового права от административного в связи с тем, что образование и распределение публичных денежных фондов отличается существенной спецификой148. 2000-ые нанесли удар сразу по обеим отраслям: административное окончательно стало похоже на лоскутное одеяло, так как от него все отрезалась кусочки правовой материи, а качественных добавлений типа административного процесса не было, финансовое же собственной кодификации не получило, в связи с чем встал вопрос уже о месте бюджетного и налогового права в нашей системе. В результате, административное право в сфере отношений «госорган-предприниматель» стало все больше восприниматься как «техническое», то есть охватывающее вопросы лицензирования и регистрации (например, условий эмиссии ценных бумаг), в то время как сущностный контроль и установление правил игры фактически делились между финансовым и административным правом в зависимости от того, какой орган их осуществляет – ЦБ (финансовое право, так как существовала давняя, хотя и «слабенькая» традиция отнесения к нему банковского надзора149, а без собственной кодификации эта отрасль стала восприниматься как «интегративная», что, к слову, не менее опасно, чем «лоскутность» права административного), ФСФР (административное)150. Частные финансы никогда не выпадали из поля зрения финансистов, общее отношение к ним было и остается примерно таким: они находятся под воздействием бюджетного и налогового права и при этом системно значимы для финансов государства151. Излагая систему финансового права, одни ученые ограничиваются банковским надзором и другими особенностями «децентрализованных денежных фондов», другие – прямо включают туда все госрегулирование финсектора152. Важно понимать значение этого решения. В финансовом праве, в отличие от административного, у государства есть свой собственный существенный интерес, а не только цель охраны общего блага. Вставая на «идеалистическую» точку зрения и признавая исключительную серьезность деления права на отрасли, мы должны прийти к выводу, что полноценное включение права финансовых рынков в финансовое право ведет к легитимизации огосударствления и господства крупного банковского капитала на нем, государственного патернализма в отношении «особо опасных» сфер экономики153, наделения мегарегулятора статусом не просто отдельного органа госуправления, а столь же значимого и необходимого субъекта финансовых правоотношений, как парламент, правительство, ведомства по финансам, налогам, сборам. Фактически остается лишь маленький шаг до монополии – и вряд ли мы можем сказать, что стоим у этого порога.