Центральный Зомбиленд

Завершив дела, робот-дворецкий тихонько проследовал на свое место в прихожую. Он потушил в квартире освещение и в полной темноте удовлетворенно булькнул. Привычная тишина вечера пятницы разлилась по забитым антикварной мебелью апартаментам. Покой. Только сверху, сквозь потолок, ужасающе громко стучали пятками дети соседей. Возмутительное нарушение порядка заставило робота недовольно мигнуть оранжевым датчиком. Ничего большего он сделать не мог. Эти дети находились вне его попечения. К тому же они были людьми.

Так что, какой смысл, ждать от них организации и адекватности?! Люди и есть!..

Часть третья

ЗА ГОРОДСКОЙ ЧЕРТОЙ

Глава 1

Ручей был неглубокий, совершенно прозрачный и какой-то несмышлёный. Он выпрыгивал из бетонной трубы, заложенной под дорогу, с таким несерьезным и неразборчиво громким гомоном, с каким толпа первоклашек вырывается на волю из распахнутых дверей школьного класса. Впрочем, и освободившись от тесного бетонного диаметра, ручей продолжал вести себя отнюдь не по-взрослому. Он хватал ветки, прошлогодние листья, еловые шишки и просто кусочки всякого хлама непонятного происхождения и куда-то тащил все это богатство с радостью золотоискателя, извлекшего из земли самородок.

Самое странное было то, что, несмотря на весь мусор, собранный в его мокрых ладошках, вода в потоке оставалась настолько прозрачной, что Кирилл различал каждый камешек на его дне. Так чист может оставаться только ребенок, которому внутрь еще не просочилась окружающая нас… На язык попросилось слово «пакость»… но нет, не всегда то, что наполняет жизнь, несет столь негативную окраску. Есть много совсем неплохих вещей и явлений. Только какими бы они не были, хорошими или плохими, они одинаково успешно засоряют, затуманивают ту кристальную чистоту, что была в детстве.

До недавнего времени Кирилл практически не помнил себя в детском возрасте. За исключением нескольких событий, специально записанных на подкорку, детские воспоминания ушли вместе с ненужными школьными курсами. Однако за прошедшие две недели неадекватного существования в память вернулось множество маленьких обрывков ушедшего времени. Скорее образы, яркие картинки и связанные с ними ощущения, чем что-то подробное и конкретное.

Вот он в парке с кем-то из родителей. Отчего-то он никак не может разглядеть, с кем именно. Деревья, гигантские великаны, окружают гладкий уснувший пруд. Солнце, яркое и горячее, с трудом пробиваясь сквозь кроны, пускает тысячи бликов по водной поверхности. Кирилл и тот, кого не разглядеть, стоят на низком деревянном мостике. Рядом. Его держат за руку, а он вырывается и хочет залезть на перила, чтобы заглянуть вниз. Туда, в самую глубь оцепеневшей воды. Он точно знает, что там скрывается тайна. Какое-то важное открытие непременно ускользнет от него, если он не посмотрит туда. Наконец ему разрешают вскарабкаться на шаткие перила, продолжая осторожно придерживать теплыми руками за плечи. Он залезает на нижнюю перекладину и, перегибаясь через верхнюю, напрягает глаза. Он пытается увидеть сквозь изменчивые солнечные всполохи то, что на дне. Иногда ему кажется, что он почти разглядел, почти узнал под водой каких-то существ, непонятно еще смешных или страшных. Однако через мгновение они вновь становится текучей игрой света на тонкой глади пруда. Кирилл стоит на перилах очень долго. И все это время чьи-то теплые, надежные руки обнимают его за плечи. Чей-то тихий голос ласково уговаривает его пойти дальше. И ему так хорошо, что не описать словами.

Неожиданно к мостику подплывают утки, разбивая безмятежную воду мелкой рябью. Наверное, думают, что их здесь покормят. И он спрыгивает с перекладины обратно на доски настила, громко топая сразу обеими ногами, и громко смеется. Не потому, что его насмешили глупые утки. Нет. Ему просто очень хорошо в этот момент. По-настоящему хорошо…

– Хорошо-о-о, – мечтательно протянул Кирилл.

Утреннее умытое солнце согласно подмигнуло ему из ручейковой сутолоки. В придорожных зарослях березняка, куда убегала вода, заливались трелями неизвестные птицы. Им, видимо, тоже было неплохо. Стоявший позади Рыжик скрипнул ржавыми шестеренками. Кирилл вдохнул полной грудью ароматный и влажный воздух и повторил:

– До чего же здесь хорошо!

Природа окружила его со всех сторон, обняв теплыми, желтыми руками.

– Не соглашусь с вами, мой друг, – прозвучал недовольный стариковский голос, как всегда, не к месту. – Крайне сыро, холодно и неуютно. Особенно мне.

Кирилл не стал оборачиваться, чтобы проверять, насколько неуютно профессору. Он и сам путешествовал в таком свернутом положении.

– Я вам не друг, – лениво оспорил он утверждение пленника.

Пропитанный духом пробуждения ветерок, казалось, отказывался нести их слова, столь неуместные в этом месте. Слова звучали глухо и умирали, не успев оторваться от языка.

– Кто знает?.. – настырно продолжил профессор.

– Я знаю, – сообщил Кирилл.