Цензоры за работой. Как государство формирует литературу

К этому времени, как он и обещал Брауну, Хёпке был намерен опубликовать книгу. Доводы в пользу ее издания казались обоснованными, ведь критики ГДР с Запада были готовы ухватиться за любые признаки репрессий, а в Suhrkamp были готовы выпустить в ФРГ издание без правок, что только подлило бы масла в огонь, если бы книгу запретили в Восточной Германии. Более того, унижение после стольких предшествовавших конфликтов могло разрушить отношения с Брауном и талантливыми молодыми писателями, которые ориентировались на него. Но пока все более нетерпеливый Браун давил на Хёпке, чтобы получить разрешение на печать книги, ЦК партии выпустил распоряжение о запрете любых противоречивых публикаций в «юбилейном» 1984 году. Пока жители Восточной Германии праздновали тридцатипятилетие основания ГДР, не следовало поощрять диссидентство. «Роман о Хинце и Кунце» предварительно предполагалось включить в план именно на этот год. Поэтому Хёпке задержал его одобрение ГАП, запросив еще один отзыв от стороннего рецензента, на этот раз от убежденного партийца Вернера Нойберта, литературного эксперта из Академии государственного управления и юриспруденции. Хотя Хёпке, возможно, старался защитить себя, обратившись к представителю консервативного крыла партии, он скорее просчитался. Нойберт в своем отзыве осудил книгу столь яростно, что ее участь стала казаться еще менее определенной. Несмотря на изощренную экзегетику Шленштедта и Кауфмана, писал он, нельзя не заметить явный изъян книги – недостаточную преданность «социалистической партийности»[427].

Когда отзыв Нойберта был получен ГАП, Зельбиг счел его столь опасным, что посоветовал Хёпке отказаться от публикации книги. Но тот решил использовать это мнение, чтобы добиться от Брауна новых уступок, действуя через Гюнтера и Айхорна в MDV. Рукопись вернулась обратно для дополнительных исправлений, Браун и Айхорн опять начали бороться за спорные эпизоды, и опять Браун отказался вносить новые правки. В конце концов между ним и Хёпке во время личной встречи было заключено еще одно соглашение. Браун согласился внести некоторые изменения, а Хёпке обещал предоставить разрешение на печать, которое в итоге было дано 4 января 1985 года, что делало возможной публикацию книги летом. Редактор, сотрудники издательства и цензоры тщательно документировали каждый шаг, и все эти документы передают одни и те же мысли: нельзя разрушать отношения с Брауном, следует избегать скандала и, самое главное, никто внутри системы не должен подвергнуться обвинениям в отступлении от линии партии. Как Хельга Дути подчеркивала еще в одном отчете от издательства: «Несмотря на долгую и тяжелую борьбу, мы не смогли заставить автора внести необходимые, на наш взгляд, дополнительные изменения»[428].

Оставалось неясным, убедит ли такая защита самых могущественных людей в партии, потому что на этом этапе история «Романа о Хинце и Кунце» приобрела сугубо политический характер. Первые экземпляры книги 22 июля прибыли в общий центр распространения всех издательств ГДР (Leipziger Kommissions– und Grossbuchhandels), расположенный неподалеку от Лейпцига, и через пару недель начали появляться в магазинах. Хёпке постарался приглушить скандал, опубликовав эссе о книге в двух частях 13 и 20 августа в Die Weltbühne. Как и в «пособии для читателей», написанном Шленштедтом, Хёпке старался направлять восприятие текста, подчеркивая его литературные достоинства и отвлекая внимание от социальной критики[429]. Партийные консерваторы остались недовольны. Некоторые из них отправили осуждающие книгу письма Гюнтеру Миттагу, могущественному секретарю ЦК по вопросам экономики. Одна жалоба, датированная 21 августа, пришла от Курта Тидке, ректора партийной школы (Parteihochschule Karl Marx), бастиона традиционного коммунизма. В ней роман описывался как низкопробное и бесстыдное извращение политики партии и осуждалось решение разрешить его к печати[430]. Кроме этого, Миттагу пришли еще три обличительных письма, и другие члены Политбюро тоже получили подобные протестующие послания[431]. Все это могло быть частью продуманной кампании, потому что в письмах одни и те же доводы излагались почти одними и теми же словами.