Цензоры за работой. Как государство формирует литературу

9 сентября Хагер распорядился приостановить распространение книги. Все экземпляры (4295 штук), остававшиеся на складе в Лейпциге, были опечатаны, а те, что уже разошлись по книжным магазинам (6670 штук), – изъяты с полок[441]. К этому моменту уже было продано 3700 экземпляров, из них 250 было подготовлено для продажи во время презентации книги 26 сентября. На этой презентации Брауну позволено было сделать несколько осторожных замечаний перед зрителями, по большей части, «молодыми интеллектуалами»[442]. Разрешив провести это мероприятие, власти заявили, что тираж распродан, чтобы не признавать, что они запретили продажу романа. Скорее всего, все конфискованные экземпляры были уничтожены, как обычно поступали, когда запрещали уже напечатанную книгу. Но в Западной Германии вышло издание Suhrkamp, как и было оговорено – с согласия ГАП. Это делало невозможными попытки отрицать или скрыть, что книга попала под удар, несмотря на очевидную выдумку о распроданном тираже. И как только продажи были остановлены, лидеры партии должны были решить, как действовать дальше.

9 сентября, когда вышло постановление остановить продажи, Урсула Рагвиц послала Хагеру очередной доклад. Как там говорилось, она со своими коллегами из Kultur внимательно просмотрела текст. Они не были обмануты сложной словесной игрой. Браун отказывался признавать главенствующую роль партии, прогрессивную политику государства и легитимность социализма в том виде, в каком он существует в ГДР. Некоторые сцены – особенно фантазия насчет народного восстания во имя Люксембург и Либкнехта и диалог о гонке вооружений и движении за мир – были как кость в горле для преданных партии граждан. Уже давно сталкиваясь со склонностью Брауна к отступлению от линии партии, Рагвиц видела в «Романе о Хинце и Кунце» высшую точку осуждения аппаратчиков, которое пронизывает все произведения писателя. Его следовало вызвать на ковер и заставить объясниться перед избранными представителями Союза писателей и берлинского отделения СЕПГ. Они могли бы рекомендовать исключить его из партии, а дополнительные дисциплинарные меры стоит поручить Хансу-Йоакиму Хоффману, министру культуры. Одновременно с этим стоило запретить всякие отзывы о романе в ежедневных газетах и подготовить полномасштабные развернутые обличительные статьи о нем в двух влиятельных журналах, Neue Deutsche Literatur и Weimarer Beiträge[443].

Согласно этому докладу, поведение Хёпке было более непростительным, чем поступки Брауна, потому что на нем лежала ответственность за обеспечение масс правильной литературой. В обсуждении плана с Kultur на 1985 год они предупреждали его о возражениях против публикации книги. Но Хёпке убрал роман из плана и дал разрешение на печать по собственному усмотрению, не проконсультировавшись с Kultur или Министерством культуры. В качестве обоснования этого неправомерного действия Хёпке цитировал отзывы рецензентов Шленштедта и Кауфмана, но проигнорировал мнение Нойберта и даже сам встал на защиту Брауна (хотя на самом деле он защищал собственные интересы) в статье, опубликованной в Die Weltbühne, которая тоже не была одобрена Kultur. Все эти действия привели к «серьезной политической ошибке», которая «опорочила реальный социализм и предоставила нашим врагам оружие в их действиях против нас»[444]. Такое поведение нельзя было оставить без внимания. Партии следовало решить, какого наказания оно заслуживает.