Цепи свободы. Опыт философского осмысления истории

Историческая жизнь насыщена событиями, качество и оценка которых способны поверяться лишь их следствиями. В грозовую пору разряжаясь «молниями» человеческих амбиций, они подчас освежали пространство истории, но чаще предшествовали новым громовым раскатам – тяжёлым и протяжённым во времени. Но это не смущало тех, кто видел своё призвание в том, чтобы коренным образом изменить сложившееся положение вещей. И насилие в очередной раз взрывало бытие, в котором пресловутые «молнии» высвечивали величие исторических единиц и малодушие множества, живущих утехами и злобой нынешнего дня. Как оно всегда и было, отвага и жертвенность терялись в мелкодушии и трусости, а благородство и доблесть тонули в пороках и преступлениях.

Яркие победы удачливых воителей сменяли тяжёлые поражения, которые мало чем отличались друг от друга, поскольку жизненное пространство победителей подчас подчинялось энергии побеждённых. Если же духовное и культурное противостояние не разрешалось во времени, то последнее избавлялось и от тех и от других. Ибо события есть инструмент истории, который выковывает бытие и заостряет дух времени. Поэтому не мудрено, что на местах некогда могущественных народов и культур оставались руины – мрачные свидетельства непомерного честолюбия и неудавшихся человеческих планов. И то и другое по ходу развития предметной реальности оборачивалось её обломками, покрытыми «пеплом истории». Но и эти руины со временем оживали. И тогда всё возвращалось на круги своя. И вновь – в который уже раз бытие заявляло о себе радостями и бедами, полнясь теми же и ещё новыми прегрешениями. Тихая, уютная и размеренная жизнь, очевидно, и есть тот «отдых», который лелеет «тихое» большинство, но который не жалуют яркие пассионарии и активные «делатели истории».

К примеру, исключительную роль в истории Древнего Мира сыграл царь маленькой, затерянной в горах Македонии. Меч и политический инстинкт Александра Великого послужили мостом, по которому набирала свой бег колесница античного мира. Замешкавшись лишь в Персии, она в своём стремительном движении достигла берегов Ганга. Складываясь в своих характерных признаках, цивилизация «древнего запада» разрубила Гордиев узел духовных и культурных сплетений средиземноморской цивилизации и, явив себя в блеске великой культуры, замерла рядом с мощной субстанцией Азии. И хотя следствия (политически и географически условных) завоеваний «мировой империи» Александра растянулись на многие столетия, рефлексия философии, этики и искусства античного мира, усиленные историческим смыслом Рима, легли в основу «настоящего» Запада.

О чём говорит исследователю человеческое бытие, подчас совершенно запутанное «странными» событиями и в не меньшей степени их собственными изысканиями?

Среди всех известных событий, фактов, архивных материалов и документов труженики науки скрупулёзно отбирают те, которые, казалось, могут помочь разобраться в путанице прошлого. Однако в ряде случаев это невозможно ввиду всегдашней интерпретации имеющегося материала. Оценки и выводы учёных (даже и самых честных) не свободны от заблуждений уже потому, что зависят от понятий и категорий, сложившихся ко времени их, историков, жизни. Но и сохранившиеся документы, в отличие от артефактов, отнюдь не всегда являются свидетелями времени… Ибо, если древний документ подлинный – это не значит, что он не лжив.

Александр Македонский.

Скульптор Лисипп. 4 в. до н. э.

Поскольку, отражая волю фараонов, царствующих домов, королей и князей, писцы во все времена больше служили своим хозяевам, нежели истине.

Поэтому, чем дальше от нас находятся события, тем труднее разобраться в них. Наиболее объективной и беспристрастной информацией, казалось, могут быть культура и искусство (лишь опосредованно вовлечённые в политические реалии). Но и они, вовсе не предоставленные самим себе, не всегда могут помочь прояснить ситуацию. Если не уходить в дебри истории, а попытаться исследовать вопрос в рамках социально эволюционирующих этнокультурных особенностей исторических народов в последние, скажем, два с небольшим века, то увидим, что на себе настаивает выхолощенность духовной сердцевины человека и его общественного содержания. А ведь именно она, отличая человека от животного, определяет смысл личного и социального существования homo sapiens.