Цербер-Хранитель

Топоним «Гремучий ручей» был ему хорошо знаком еще с детства. Любящая и бережно собирающая крупицы истории Ба однажды даже возила его в усадьбу на экскурсию. Первым пунктом в их вояже стала деревенька Видово, в которой когда-то давным-давно жила семья прадеда Мити. Во время Отечественной войны фрицы сожгли деревеньку почти дотла. В послевоенные годы ее попытались отстроить, но оставшиеся в живых местные жители отказывались возвращаться на насиженные места, предпочли обосноваться в соседних селах или в городе. Вот и дед Митя с бабой Соней приняли такое решение. И долгие годы деревенька не жила и не умирала, пока не дождалась-таки своего звездного часа. Расположена она была крайне удачно, недалеко от города, близко к лесу, реке и живописным оврагам. А что еще нужно для прекрасного загородного отдыха? Землю в Видово постепенно начали скупать горожане. Кто-то покупал старые дома, кто-то строил новые. И за двадцать с небольшим лет Видово превратилось в престижный дачный поселок, многие обитатели которого оставались жить в своих домах даже в зимнее время.

Поскольку от родового гнезда, того самого, из которого выпорхнул дед Митя, давным-давно не осталось и следа, экскурсия по деревне показалась Мирону скучной и малоинформативной. Куда сильнее его тогда интересовала заброшка. Заброшкой в кругу его приятелей называли старинную усадьбу, расположенную на дне глубокой лощины. Долгие годы усадьба пустовала. Со слов Ба, одно время в ней пытались организовать сельский клуб, чуть позже – госпиталь. Не сложилось ни с клубом, ни с госпиталем. Для госпиталя место было слишком уж удаленным от города, а для клуба слишком уж мрачным.

О Гремучей лощине ходили разные удивительные слухи. Местные жители обходили ее десятой дорогой, разговоров о причине своих страхов с чужаками не вели и относились с неизменным скептицизмом к попыткам городской администрации организовать в усадьбе хоть что-нибудь общественно полезное. Об этом Ба рассказала Мирону по дороге, рассказала в красках, не скупясь на яркие эпитеты. Ба считала местных жителей дремучими и противящимися всякому прогрессу, а городскую администрацию недальновидной и неспособной оценить по достоинству столь удивительный архитектурный объект. Мирон подозревал, что, с точки зрения Ба, в усадьбе следовало сделать музей. Ее бы воля, она бы любую заброшку, имеющую маломальскую историческую ценность, превратила в музей. Такой уж она была.

Мирон хорошо запомнил тот солнечный октябрьский день, когда они на старенькой машинке Ба въехали в гостеприимно распахнутые ворота усадьбы. По крайней мере, тогда Мирону показалось, что гостеприимно, а Ба покачала головой и сказала, что это форменное безобразие – оставлять такой ценный объект без присмотра и охраны. Впрочем, оказалось, что охрана в Гремучем ручье все-таки имелась. Когда они подъехали к дому, навстречу им вышел крепкого вида старик, представившийся Акимычем. Акимыч служил в усадьбе одновременно смотрителем и сторожем, приглядывал за парком и занимался ремонтом по мелочи. Он был мрачен и неразговорчив, очевидно, что визит чужаков ему не нравился. Но Ба приехала не просто так, а после звонка какого-то местного шишки, и Акимычу ничего другого не оставалось, как впустить незваных гостей в дом. На этом его содействие закончилось. Пока Мирон с Ба бродили по гулким комнатам старинного дома, он мрачной и молчаливой тенью следовал за ними. Наверное, приглядывал за тем, чтобы они ничего не стянули. По мнению Мирона, воровать в этой заброшке было нечего, но Ба была с ним в корне не согласна. Она то и дело замирала от восторга то перед остатками настенной росписи, то перед фрагментом какой-нибудь вычурной лепнины, то с нежностью гладила печные изразцы. И мебель, та, что еще оставалась в усадьбе, на взгляд Ба, была настоящим сокровищем. Она с негодованием передвинула в другое место старинный секретер, на который из щели в потолке капала вода. Передвинула и с негодованием посмотрела на сторожа Акимыча, сказала строго:

– Как так вообще можно?! Это же антикварная вещь!

В ответ тот лишь равнодушно пожал плечами. Было очевидно, что антиквариат он считал не стоящим никакого внимания старьем.

Акимыч проявил неожиданную активность лишь при попытке Ба спуститься в подвальное помещение.

– Нельзя, – сказал, загораживая проход.

– Почему нельзя, любезный? – с невозмутимым видом спросила у него Ба.

– Потому что подвал аварийно-опасный еще с войны. Вас там завалит, а мне отвечать.

– А что там было во время войны? – спросил Мирон. Ему не нравилось про антиквариат, но нравилось про войну.

– Лаборатория, – ответил сторож с неохотой.

– Лаборатория? – удивился Мирон. В подвале ему виделись застенки, но никак не лаборатория.

– Главный фриц развлекался, – сказал Акимыч. – Говорят, ставил эксперименты.

– Над кем? – спросил Мирон шепотом.

– Над людьми. Над кем же еще упырям опыты ставить?

– Над какими людьми?

– Над всякими. Но в основном над нашими молодыми ребятами.