Цербер-Хранитель

– Это моя вина. Обычно я всегда закрываю дверь, но твой визит выбил меня из колеи. – Это было приятное заявление, почти комплимент. – Держись поблизости. – Харон еще крепче сжал ее руку, почти до боли, и первым шагнул на крыльцо.

Снаружи все было спокойно. Никого постороннего. Персефона на своем боевом посту. Харон довел Милу до ее машины, первым сунулся в салон, словно там тоже могла спрятаться парочка упырей, а потом сказал:

– Все хорошо. Ты можешь уезжать.

Ей не хотелось уезжать. Даже в свете случившегося ей было хорошо рядом с этим странным мужчиной. Но и мешать его планам она не хотела, она была слишком умна для этого.

– Спасибо за чудесный вечер, – сказала она, снимая его пиджак.

– Я так и не сводил тебя в ресторан. – Он смотрел куда-то поверх ее головы.

– Еще сводишь. Если я не перекинусь в упырицу. – Она улыбнулась. – А если перекинусь, тебе придется меня убить.

– Ты говоришь глупости, Людмила, – сказал Харон строго, но в голосе его Миле почудилась тревога пополам с чем-то еще не до конца идентифицируемым. – Я не стану тебя убивать.

– Даже если я приду по твою душу? – Ей нравилась эта игра, щекотала нервы.

– Ни при каких обстоятельствах. Тебе нужно ехать. – Он забрал свой пиджак, зачем-то на мгновение поднес его к лицу. – И ты не станешь вампиром.

– Ты должен мне завтра позвонить, – Мила решила брать быка за рога. Уже в который раз за эту сумасшедшую ночь.

– Я тебе позвоню. – Он отступил на шаг и растворился в темноте, словно это он был упырем, а она лишь играла в игры, в которых ничего не смыслила.

Глава 17

…Было холодно. Мирон медленно брел по этому странному, незнакомому месту, оставляя следы босых ног на заметенных снежной крошкой каменных плитах. До него здесь уже кто-то прошел. Вот человеческие следы: маленькие ступни, то ли детские, то ли женские. Вот крупные звериные: то ли собачьи, то ли волчьи. И еще один одиночный по-змеиному извивающийся след. Он не был первопроходцем в этом гулком, подернутом патиной времени, давным-давно выстывшем замке. Он шел по следу, и отчего-то происходящее казалось ему очень важным.

– Эй! – позвал Мирон, и замок отозвался гулким эхом. – Эй, есть кто живой?!

Глупо спрашивать у мертвого замка, осталось ли в его стенах хоть что-нибудь живое. Живое не выжило бы в этом чудовищном холоде, который даже слова превращал сначала в облачка пара, а потом в льдинки. Спрашивать глупо, а вернуться в исходную точку разумно. Вот только Мирон не знал, ни как попал в это чертово место, ни где исходная точка. Путеводной нитью для него оставались лишь вот эти цепочки следов на заснеженных плитах. Но даже их рассмотреть было все труднее и труднее из-за сгущающегося вокруг мрака. Очень скоро он не сможет доверять своим глазам. Очень скоро придется ориентироваться только на звуки. На вот этот металлический лязгающий звук, от которого закладывает уши и стынет в жилах кровь. Или кровь стынет от холода?

– Эй! – снова позвал он, не надеясь получить ответ.

Но замок отозвался – завыл по-собачьи, зазвенел металлом, качнулся из стороны в сторону с такой силой, что не получилось устоять на ногах.

Мирон упал на холодные плиты, больно ударившись об них коленями, чертыхнулся, набрал пригоршню снега и утер им лицо. Словно бы он был мертвецки пьян, а снег мог вернуть ему ускользающее сознание. В этом странном мире все менялось и все ускользало, в этом мире постоянным оставался лишь холод. И это бесило!

– Прости… – Голос прозвучал совсем близко. Незнакомый женский голос. – Прости, я пока не разобралась, как настраивать температуру. – И брякнуло что-то тоже совсем близко. Металлом об камень.

– Ну, хоть кто-то живой! Счастье-то какое! – Мирон встал сначала на четвереньки, по-собачьи, а потом и на ноги, по-человечьи, осмотрелся. – Эй, ты где? – Вокруг все еще было темно – никакого просвета. – Не вижу тебя!

– И с освещением пока тоже не разобралась, – донеслось из темноты.

– Так разберись уже наконец! Давай, выкрути уже свет и тепло на максимум, пока мы тут не околели. – Мирона начинало злить происходящее. И холод, и тьма, и прячущаяся в темноте женщина.

– Мне не холодно, – отозвалась темнота. – Я вообще ничего не чувствую, но подожди секунду, я попробую.

И она попробовала. Кажется, даже успешно, потому что прямо перед лицом Мирона вспыхнул оранжевый огонек. От огонька этого шло реально ощутимое тепло, и Мирон протянул к нему озябшие ладони.

– Это максимум? – спросил он ворчливо.

– Сейчас.

Огонек стал увеличиваться, наливаться цветом и жаром, превращаясь из пламени свечи в полноценный костер. И в свете этого костра Мирон начал различать сначала тени, потом силуэты, а потом он увидел все, что было скрыто от его глаз до этой минуты.

Девчонка сидела по-турецки возле тронутой инеем каменной стены. На ней был застиранный больничный халат в мелкую клетку, в руке она держала массивную железную цепь, уходящую куда-то в темноту. Голова девчонки была обрита наголо, на коротком ежике чуть отросших волос тоже поблескивал иней.