Цербер. Найди убийцу, пусть душа твоя успокоится

С утра Бенкендорф размышлял о казни как назидании для общества. И пришёл к странному выводу, что никакого назидания не выйдет. Казнь заговорщиков – это не наказание и не венец мученика. Это знак, что власть заметит деяние тех, кто придёт следом. А те, кто придёт следом, всегда хуже тех, кто были до. Они лишь повторят чужой путь по низвержению закона. А власть снова будет карать. И эта взаимность власти и общества приведёт лишь к тому, что живой процесс построения государственности заменит безликая, лишённая мысли, диалога и рефлексий процедура. Она овладеет человеком, приведёт к вырождению, и тогда миром будут править самые низменные и недостойные существа. Народная волна может вынести на поверхность лишь мусор.

Бенкендорфу предстояло выбрать: поделиться своими мыслями или промолчать.

– Дикость, ваше величество, – лицо Бенкендорфа выражало лишь согласие с неизбежным.

Николай Павлович занёс перо над списком:

Известно мне: погибель ждёт
Того, кто первый восстаёт
На утеснителей народа…

Бенкендорф и Татищев недоумённо переглянулись.

Государь продолжал:

Судьба меня уж обрекла,
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?

– Ну? – Николай Павлович посмотрел на присутствующих, как гувернёр на детей, не желавших усвоить урок. – Своих поэтов надобно знать, господа. Кондратием Рылеевым писано.

Скрывая общую неловкость, Николай подчеркнул фамилию.

Возле восточной стены земляного вала кронверка Петропавловской крепости мужики устанавливали в яму свежеструганый белый столб. Другой такой же был врыт поодаль.

– Нава-лись! – слышался крик. – Взяли! И-и раз! И-и раз!

Мастер с планом виселицы в руках поднял голову, посмотрел сквозь солнечный свет на криво стоящий столб и, обратившись к придурковатому подмастерью, произнёс с немецким акцентом:

– Надо было яму на пол-локтя глубже…

Тот понимающе затряс нечёсаной головой.

– Ровняй! – махнул мастер мужикам.

Четверо выпрямили столб, двое засыпали в яму битый кирпич и принялись заливать из ведёрка гашёную известь. В вырубленные на столбах пазы вогнали мощную суковатую перекладину, на которой было закреплено пять верёвок с петлями. Весело застучали молотки, приколачивая перекладину к столбам блестящими коваными гвоздями.

Внизу мужики возились с досками помоста – подгоняли и укладывали их на подготовленный каркас. Голые спины лоснились на солнце, покрывались укусами слепней, но работа спорилась. Словно при строительстве нового дома, хорошо пахло свежим деревом, смолой и железом.

Принесли новый ящик с гвоздями. Мужики принялись приколачивать доски к основанию помоста. Центральная его часть была подвижной и удерживалась вставленным в гнездо бревном. Мастер-немец подошёл, взял конец крепящейся к бревну верёвки, намотал на жилистую руку.

– Zerstreuest[23], – сказал негромко.

Мужики не поняли, но отошли подальше. Мастер потянул веревку на себя. Бревно, подпирающее помост, вывалилось из гнезда. Помост рухнул. Верёвочные петли качались над пустотой.

Мастер удовлетворённо кивнул:

– Gut[24]! – утёр со лба пот. – Всем на водку!

июнь 1826

Летние облака плыли в синеве. Над погостом гудели колокола. Двое могильщиков в рваных, пахнущих землёй рубахах раскапывали ещё не осевший холм. Лавр Петрович и двое ищеек наблюдали за их работой. Погост был большим и бестолковым, могилы тесно лепились одна к другой.

– Народу в этом году больше преставилось, чем в прошлом, – сказал первый могильщик.

– Говорят, сейчас смерть по домам ходит, – сказал второй, вгоняя штык в сухую землю. – Как из Таганрога тело государя нашего Александра Павловича привезли. Так она и ходит. Видали её и на Невском, и у Адмиралтейства. Кости белые, а коса мужицкая, в зазубринах. Мало ей императора, значит.

– Типун тебе на язык, Егорша… – отозвался первый могильщик.

– Что, и по кладбищу ходит? – с интересом спросил второй ищейка.

– Кладбище-то ей на что? – первый могильщик высморкался в песок. – Тут и так все мордой в бузину.

Смолкли колокола; в остывающем от звона воздухе глухо кричали вороны. Второй могильщик перестал копать, опёрся на лопату, вязко сплюнул, утёр рот.

– Ежели посередь покойников прятаться, то она тебя, может, и вовсе не сыщет, – сказал. – Здесь никто второй раз не умирает.

– Кидай давай! – Лавру Петровичу надоело ждать.

Могильщики принялись за работу. Вскоре земля была раскидана, в неглубокой могиле показалась тёмная крышка гроба. Могильщики ухватили его с обеих сторон и, покряхтывая, выволокли из ямы на песок.

Лавр Петрович зыркнул на ищеек:

– Ну?

Ищейки вытащили из-за поясов топоры и принялись выковыривать гвозди. Гвозди были забиты в сырое дерево, вынимались с трудом. Первый ищейка, пытаясь вытянуть гвоздь за шляпку, поранил руку, испачкал гроб кровью.

– Ты ё… – сунул он палец в рот. – Хорошо хоть гроб тёмный. Кровь не так видна.