Цербер. Найди убийцу, пусть душа твоя успокоится

«Точно кочевье», – подумал Бошняк.

Фролка принёс бульон. Каролина подложила Бошняку подушку под спину, усадила, бережно приняла у Фролки чашку.

Суп был горяч, пахуч. Янтарный жир. Петушиный гребень. Змеями вилась лапша.

Каролина провела дном полной ложки по краю чашки, чтобы капля не упала Бошняку на подбородок. Легко подула, коснулась губой – не горячо ли – и уж только потом поднесла ложку Бошняку.

– Я сам, – сказал Бошняк.

– Нет уж. Извольте слушаться, – Каролина замерла в ожидании, когда Бошняк откроет рот. Улыбнулась. – Ну же, Саша.

Бошняк заметил, что щеки её побелели, стали полны, что грудь отяжелела, что кожа на руках покраснела и покрылась трещинками, что сквозь лоб проступила морщинка. Перед ним была совсем иная женщина – хозяйка, увязшая в хлопотах по дому и в уходе за больным мужем. Ему вдруг показалось, что это уставшее бледное лицо со свечой у глаз он видел в окне тем утром, когда тюремная карета везла его в крепость.

– Генерал Бенкендорф справлялся о вашем здоровье, – нарушила молчание Каролина.

– Что нападавший? – спросил Бошняк.

– Неведомо… – она улыбнулась. – Но, полагаю, вы убили его. На доносчиков больше никто не покушался.

– Считаете меня доносчиком? – спросил Бошняк.

Каролина ловко отправила ложку ему в рот:

– Dénoncer, c’est aussi servir la patrie, mon cher[25].

По улице сквозь ночь бежал плац-майор Аникеев. Седые усы дрожали от тяжёлого шага. В тесном проулке плац-майор остановился, чтобы перевести дух, прислонился к зелёной от луны стене. Выхватил табакерку, стиснул в кулаке. Осторожно выглянул на тёмную улицу. Было тихо – только бухали по железу капли вчерашнего дождя.

Хрустнуло. Плац-майор замер. Зашуршали шаги, на стене выросли тени, надвинулись, обступили. Аникеев нерешительно занёс руку с табакеркой.

– У меня денег нет, господа, – громко сказал он.

Из темноты в лунный свет выплыло лицо Лавра Петровича. Сейчас он больше походил на древнюю скульптуру степной скифской бабы, чем на человека. За ним показались не менее диковинные существа – ищейки и квартальный надзиратель. Плац-майор уловил чуть слышный дух вина.

– Позвольте табачку-с, – негромко проговорил Лавр Петрович.

Аникеев раскрыл табакерку. Лавр Петрович ухватил щепотку, потянул носом, закрыл глаза.

– Однако табак так себе-с… – сказал Лавр Петрович, не открывая глаз. – Плац-майор Аникеев, куда это вы торопились?

– Так… от вас и торопился, – ответил плац-майор.

Лавр Петрович открыл один глаз.

– Бошняка Александра Карловича вы на допрос водили?

– Я многих водил.

Лавр Петрович открыл второй глаз.

– Многие и померли, – заметил он.

Плац-майор дёрнулся, но Лавр Петрович прижал его своим огромным животом к стене.

– У вас канцелярия исправно работает, – сказал. – Тех благонадёжных, кто потом смерть принял, вы на допрос препровождали. А покойник один по вашей указке этих людишек казнил разнообразно… Может, сами и казнили-с? А?! – заорал вдруг.

Зазвенело распахнутое в лето окно.

– А ну, пьянь! Щас как стрельну! – крикнула из него белая фигура в ночном колпаке.

Плац-майор вытаращил глаза и надвинулся на Лавра Петровича.

– Ты что, свиное рыло, несёшь?!

Второй ищейка и квартальный надзиратель схватили Аникеева под руки и потащили по переулку.

– Рыло свиное!!! – не унимался плац-майор.

Лавр Петрович повернулся к первому ищейке:

– Не он это.

– А кричит так, как будто он, – сказал первый ищейка.

Лавр Петрович поморщился:

– Он не испуган. Он зол. Дай-ка хлебнуть.

– А если старик голый опять того-с? – спросил ищейка.

– Когда он бегает или, к примеру, ссытся, так и Бог бы с ним, – ответил Лавр Петрович. – А вот когда умничать начинает…

– Так, может, не надо пока?

– Цыц! Я теперь меру знаю! – Лавр Петрович залез ищейке за пазуху, вытащил полуштоф. – Развратник ты, Пряжников, и искуситель.

Лавр Петрович по-царски восседал в трактире во главе заставленного до краёв стола и хмуро жевал. Ищейки были здесь и тоже жевали. Середину стола занимал похожий на голого Лавра Петровича жареный поросёнок с печёным яблоком во рту. Поросёнок обречённо смотрел на посетителей и старался о них не думать. Свет, льющийся сквозь пыльные оконца, пронизывал тугой табачный дым. Трактирщик с зализанными назад волосами и жирным красным лицом гремел деревянными счётами.

– А за что нас в это Третье отделение перевели? – спросил второй ищейка, наклонившись к первому.

– И почему третье, а не самое первое? – спросил тишину первый.

– Два дня уже назначение празднуем… – сказал второй. – Может, поспим?

Лавр Петрович стукнул кулаком по столу:

– Сидеть! Раз аспид исчез, то и наказывать некого. А когда наказывать некого, то приходится награждать. Вот нас и того… Повысили до небесных высот.

– Скольких же наш убивец порешить не успел? – спросил первый ищейка.

Лавр Петрович поставил в ряд три пустых полуштофа.

– Если верить генералу Бенкендорфу, – проговорил он, – то… полковника Дидериха, графа Витта и господина Бошняка… Покойника нашего в отставке.

– Жив курилка? – сказал второй ищейка.

– А ты думаешь, кого Каролина Адамовна у себя дома выхаживает? – спросил Лавр Петрович.