Цербер. Найди убийцу, пусть душа твоя успокоится

– Рад, Александр Карлыч, что вы сами вызвались осуществить эту неблагодарную с точки зрения обывателя миссию. Да и граф Витт вас настоятельно рекомендовал.

– Я непременно должен арестовать его? – спросил Бошняк.

– Слишком много совпадений, – уклончиво ответил Бенкендорф. – Стихи его посреди бунта. Ушаков, чьё имение находится рядом с Михайловским… А ещё жаркая переписка с известной вам госпожой Собаньской… Да, Александр Карлович, мне и это известно.

Бенкендорф сел за стол, пододвинул к себе папку, достал исписанную гербовую бумагу:

– Если умысел в делах его обнаружите, тотчас в кандалы… Губерния Псковская странными слухами полнится. И ваше появление вызовет любопытство. Но цели поездки не сообщайте. Отбываете послезавтра утром. Сопровождать вас будет фельдъегерь Блинков. Он и документы сохранит надлежащим образом, и дело исполнит. Имя арестанта будущего и устремления наши ему неведомы…

Бенкендорф подвинул к Бошняку исписанный лист.

«Открытое предписание за номером 1273. Предъявитель сего отправлен по Высочайшему повелению государя императора для взятия и доставления по назначению одного чиновника, в Псковской губернии находящегося, о коем имеет объявить при самом его арестовании».

– Фамилию узника впишете в предписание после решения об аресте, – сказал Бенкендоф. – После покушения доверие государя к вам возросло безмерно. Но… Помните, что при излишнем шуме не только ваша репутация пострадать может.

– А что же Ушаков, истопник, дело об отравлении Александра Павловича?

– Всему своё время, Александр Карлович, – ответил Бенкендорф.

Бошняк коротко поклонился, направился к двери.

– Александр Карлович! – Бенкендорф сделал вид, что перекладывает бумаги на столе. – По моим сведениям, госпожа Собаньская так и не пересекла границу Российской империи.

Бенкендорф строго поглядел на Бошняка:

– Полагаю, судьба её предрешена. Циркуляр о её задержании скоро будет разослан.

ноябрь 1825

В Таганроге сыпал мелкий дождь. На набережной среди пустых шатров сидела на скамейке Каролина Собаньская. Она куталась в мокрую шубку. Рядом в чёрной шинели с поднятым воротом сидел граф Витт.

– Странное совпадение, – сказал он, глядя на море. – Я раскрываю величайший заговор в истории российской, прибываю к государю с донесением. Он узнаёт имена заговорщиков – Пестеля и прочих, возмущён и оскорблён до крайности, готовит распоряжения к арестам и вдруг умирает.

– Он умер? Вы уверены? – Каролина не была удивлена услышанным.

– Я только что посетил его тело, – сказал Витт. – А ведь всегда был отменного здоровья.

– Простуда, – сказала Каролина.

– Но тогда откуда все эти обмороки и приступы жажды? – спросил Витт. – Это не простуда. Это отравление.

– Он чувствовал себя скверно ещё до нашего приезда, – заметила Каролина.

– Кто-то донёс заговорщикам о моей предстоящей аудиенции с государем, – проговорил Витт. – О сути доклада изначально знали двое: господин Бошняк и вы…

Каролина поморщилась. Намокшая шубка неприятно давила на плечи.

– Конечно же, это я донесла.

Витт надул щёки, шумно выдохнул.

Дождь пропал. На песок накатила волна.

– После нашей аудиенции ему стало хуже, – сказал Витт. – Вы передали ему травяной отвар со столика.

– Это ваши домыслы, Иван Осипович, – ответила Каролина. – Подумайте о приятном. Проще было бы отравить не государя, а вас.

Витт грустно улыбнулся шутке:

– Вашу тётку Розалию Любомирскую Робеспьер за меньшее на эшафот отправил.

Пришёл ветер. Серый. Промозглый.

Каролина взяла Витта под руку:

– Мне на днях сон был. Будто я – Розалия Любомирская. Стою на эшафоте с оголённой шеей. Холод мерзкий. Кто-то спрашивает о моём последнем желании. Я прошу отвести меня в тепло. А они не отводят. Они все стоят и смотрят. Я не понимаю, чего они ждут. А потом вдруг моя голова отваливается сама собой. Без гильотины. И катится, катится. И всё вокруг вертится.

– Покушение на государя, дворцовые заговоры… – сказал Витт. – Иногда мне кажется, что нас волнуют какие-то совсем глупые материи.

– Глупые?

– Последнее время я часто думаю о другом: любили ли вы меня хоть когда-нибудь?

Витт провёл рукой по мокрой от дождя шее.

– Хм, – сказал. – А восстание теперь очень даже возможно. Всё произойдёт быстро… И головы полетят. И завертится всё. Монархия или республика… Государь или диктатор… Но те, кто против государя помышлял, любой властью непременно наказаны будут.

– Что же делать? – спросила Каролина.

– Ничего, – ответил Витт. – Всё, даст бог, образуется.

Тело покойного императора Александра Павловича лежало на обеденном столе в доме градоначальника Таганрога Папкова[58]. На веках покойного тускло блестели монеты – серебряный рубль и пятирублёвая золотая, на которой орёл, будто в знак скорби, опустил крылья. Одинаковых у Егорыча под рукой не оказалось.