Церемонии

За обедом Дебора, как обычно, смеялась, болтала и в целом отлично проводила время, ей явно недоставало компании, но Сарр все больше замыкался. К концу вечера он стал похож на одного из их котов, – таким же молчаливым, задумчивым и невозмутимым. Может быть, из-за того, что я по глупости спросил у него про убийства…

– Видит Бог, Джереми, – сказал он, – вы знаете об этом больше меня. Подобные вещи мне просто неинтересны. В тридцать девятом, и уж тем более в тысяча восемьсот девяностом году меня еще на свете не было. Слышал, у моей матери было какое-то предчувствие об убийстве в тридцать девятом, но сам ничего не знаю наверняка. Она тогда была совсем ребенком. Я уже говорил: некоторые считают, что у нее есть дар.

Фрайерс кивнул.

– В данном случае он явно не помог.

– Видимо, нет, – ответил Порот. Он казался немного расстроенным. – Мать редко рассказывает об этом случае. Подозреваю, он все еще не дает ей покоя.

– Больше всего меня занимают легенды, которые рождаются из подобных происшествий, – сказал Фрайерс. – Как я понимаю, теперь считают, что в лесу, где произошли убийства, водятся привидения.

Порот пожал плечами.

– Кое-кто в это верит. Я же никогда не придавал значения подобным рассказам – они, скорее всего, рождаются из ошибки. Но в них может быть и доля истины. Мы можем только гадать.

Фрайерс решил, что ему нравится мысль о том, что где-то поблизости есть привидения. Отличная история, чтобы рассказать на занятиях, пример современных суеверий.

Кэрол смотрела на Порота с сочувствием.

– Значит, вы не верите в привидения?

– Наоборот, – ответил он. – Я отлично знаю, что они существуют, также, как куриные яйца, светлячки или ангелы. Только вряд ли они остаются в лесу.

Про себя Фрайерс понадеялся, что еще как остаются.

Кэрол хотела выехать около семи, чтобы преодолеть грунтовку и добраться до Гилеада при дневном свете, но часы в доме Поротов отставали, а свои я оставил тут, так что она отправилась в дорогу не раньше восьми, когда уже начало темнеть. Надеюсь, она нормально доберется до города. Она ужасно нервничала.

Жаль, что она уезжает. Я так и не сумел достаточно с ней сблизиться, и теперь не знаю даже, когда она снова сможет сюда выбраться. В ней есть искренность, которой недостает большинству нью-йоркских девушек. Рядом с ней я чувствую себя как подросток, что вовсе не так плохо, как кажется, особенно для тридцатилетнего старика.

«Да ладно, – говорит противный голосок в голове. – Тебе просто хочется потрахаться».

Может быть. Эх. Возможно, в следующий раз следует встретиться в городе, на моей территории, а не на чьей-то еще.

После того как она уехала, вернулся к себе и попытался работать. Начал читать «Мельмота-скитальца» преподобного Чарльза Роберта Метьюрина. Текст сильный, но после книги Льюиса католические ужасы уже порядком надоели. Тут есть чем порадовать ценителей сцен жестокости: матери прижимают к себе изъеденные червями трупики детей (видимо, без этого готические произведения существовать не могут), а помирающим от голода заключенным приходится есть своих подружек (это что-то новенькое). Но инквизиции давно нет, все злодеи померли, и книга может разве что привести в ярость. Несомненно, роман будет как раз кстати, когда придет время утренних отжиманий, – адреналин творит чудеса! – но в остальном он достаточно бесполезный.

Вот уж не думал, что однажды стану болеть за папистов. Видимо, это все из-за Кэрол.

Теперь уже жалею, что не сделал никаких заметок о том рассказе «Белые люди», который Кэрол забрала с собой. Я уже почти все позабыл, а то, что приходит на память, кажется спутанным и однообразным. В одном из сборников нашелся еще один рассказ Мэкена: лондонского клерка по имени Дарнелл посещают загадочные видения древних городов, лесов и холмов.

Наши глупые предки считали, что мы можем стать мудрее, копаясь в «научных» книгах, возясь с пробирками, геологическими образцами и микропрепаратами. Те же, кто отказался от подобного безумия, знают, что душа мудреет от созерцания тайных церемоний и сложных и удивительных обрядов. В них Дарнелл нашел изумительный мистический язык, одновременно потаеннее и буквальнее церковных доктрин; и обнаружил, что в каком-то смысле весь мир – лишь одна большая церемония.