Церковная старина в современной России

18 ноября 1991 г. был подписан Указ Президента РСФСР № 220 «Об использовании Московской патриархией отдельных храмов Московского Кремля», в котором упоминались храмы: Успенский, Благовещенский, Архангельский соборы, храм 12 апостолов, церковь Иоанна Лествичника с колокольней Ивана Великого, церковь Ризоположения и собор Покрова на рву. Порядок использования должен быть определен на основе долгосрочного соглашения между Министерством культуры и Московской патриархией. Пожалуй, первый настоящий договор о сотрудничестве между Церковью и культурой был подписан в Вологде в декабре 1991 г. по инициативе архиепископа Михаила (Мудьюгина), человека действительно высокой культуры. Пока столица демонстрировала политические амбиции, провинция проявила особую мудрость: создавалась согласительная комиссия, уполномоченная передавать культовые предметы во вновь открываемые храмы[179].

Несмотря на то, что соборы оставались государственной собственностью, в прессе Указ оценивался как «дарственная» патриархии[180]. Союзное министерство вообще не было в курсе принятия подобного указа[181]. Жизни СССР оставалось чуть более месяца. Ельцинский указ, отнимавший у союзного руководства права на основной символ советской империи — Кремль, стоит рассматривать как гвоздь в крышку гроба, стремитель­но захлопывающуюся над режимом Михаила Горбачева.

Под конец 1991 г., 5 декабря, Борис Ельцин обратился к главам конфессий и верующим России с программным обращением, которое стоило бы назвать «храмы в обмен на мир», вернее, на политическое миротворчество или даже социальную психотерапию. Обращение было приурочено к 60-летию уничтожения храма Христа Спасителя в Москве. Осудив сталинский вандализм, Президент подтвердил стремление российского руководства передать святыни и храмы тем, кому они по праву должны принадлежать. Но сначала он призвал верующих и духовенство к врачеванию душ во время болезненных реформ. Начиналась новая эпоха использования Церкви государством. Конец 1991—начало 1992 г. знаменовался новым витком полемики в прессе и откровенно хамскими выпадами в адрес Церкви, рассчитанными на дискредитацию религиозного сознания в глазах российского обще­ства[182]. Михаил Чулаки написал сразу и обо всем: о «жрецах в золоченых одеж­дах», о богослужениях как необходимом приложении к этнографической экспозиции, о духовной цензуре и об отсутствии у Церкви до революции своей собственности[183]. Небрежение к сохранению икон со стороны православных он объяснил равнодушием религиозного чувства к художественному качеству произведения и приоритетным вниманием к «святости содержания». В других публикациях причиной конфлик­та называлась неинтеллигентность обеих сторон. Попытка отдать церкви бесхозные и наиболее разрушенные памятники вызывала протест определенных кругов[184]. Развивается теория «тюремно-клад­бищенского» отношения православной общественности к музеям, которые рассматривались одновременно как тюрьма и кладбище для икон[185]. Небогослужебное использование храмов и помещение икон в музей называется «повседневным кощунством»[186]. Делались сравнения, сознательно рассчитанные на физический шок: музеи, претендующие на сохранение древ­нерусской культуры, отличаются от действующих храмов, как мумифицированный труп отличается от живого челове­ка[187]. Нравственное и культурное просвещение общества через демонстрацию в музеях церковного искусства признавалось рядом изданий невозможным, посколь­ку формирование музейных коллекций осуществлялось на основе «без­нравственного и бескультурного» способа — путем закрытия храмов и изъятия церковных ценностей. В подлеправославной прессе отмечалось, что духовная слепота искусствоведов, не позволяющая видеть в памятниках святыни, вызывает встречную неприязнь верующих[188]. Церковная иерархия не только не препятствовала этой истерии своей проповедью уважения к труду, но и активно ее подогревала.

Редкие статьи искусствоведов и музейных работников не могли ни переломить формировавшегося настроения, ни заменить деятельность, направленную на пропаганду собственных взгля­дов, ни идейно подготовить неизбежную реформу музейного дела в России[189].