Цесаревич и балерина: роман

Во время гастролей театра в Москве Анечка позвонила одному из своих полузабытых поклонников. Не придавая этому никакого значения, от нечего делать. Завязался легкий и беспечный флирт с одним чудаковатым барчуком. По слухам, очень богатым. У его отца было несколько фабрик. Звали его ужасно смешно – Кокося. Кокося стал волочиться за Анечкой. Ничего не было, даже не целовались. Просто Анечка чуть не с пеленок была кокетлива и обожала одерживать виктории, не важно, над кем. А этот Кокося любил цирк, да и сам на клоуна был похож – длиннорукий, губастый. Смешил Анечку до коликов. Иосиф, конечно, приревновал. Уйму глупостей тогда натворил. Бросался с кулаками. Просил прощения. Стоял на коленях. Грозил удавиться. Чёрт знает что плел.

В одно время вроде наладилось. Шло уже к примирению, но тут Анечка взбрыкнула. Решила уязвить, а заодно любовь испытать. Возьми и покажи ревнивцу московский журнал. На обложке красуется Кокося. Оказывается, этот барчук среди любителей большим артистом заделался и даже обзавелся псевдонимом – Константин Сергеевич Станиславский. Вдобавок прислал письмо Анечке, где предлагал ей эпизод в пьесе, которую разыгрывает некое Общество искусства и литературы… Знаем мы, что это за общество. В общем, наломал тогда Иосиф кучу дров.

Дела давно минувших дней… Не екнуло сердце при виде Ани. Молчит.

Та же, в которую вот уже вторую неделю тайно был влюблен Иосиф, кажется, погрузилась в себя в молитвенном экстазе. Иосиф решился подойти к ней. Матильда лишь укоризненно покачала головой. Братец стал вовсе ветреником. Меняет женщин, как перчатки. Конечно, в этом повинны и женщины. Карлотта строила Иосифу глазки, а он не железный. Мольба Карлотты Брианцы к Всевышнему была проста и бесхитростна. Ей, юной итальянке из Милана, через несколько дней предстоит выйти на сцену Мариинского театра… «Всевышний, сделай так, чтобы не провалиться перед петербургской публикой. Помоги, чтобы вышла в первом акте “двоечка”, во втором шанжманчики…»

Подойдя к итальянке, Иосиф осторожно кашлянул. Карлотта, обернувшись, едва признала в нем одного из сценических кавалеров и кивнула ему лишь тогда, когда вспомнила, что из всех партнеров ей легче всего с этим. Сильные и вместе с тем удобные руки. Иосиф галантно поздравил ее с сочельником и еще произнес много приятного, но Карлотта почти не понимала русского языка и только кивала бессмысленно головой. А увидев Энрико Чекетти, радостно освободилась от Иосифа и обрела дар речи лишь с соотечественниками, но ненадолго, так как жена Чекетти не дала Карлотте разговориться. Иосиф с досадой подумал: «Все же Карлотта глуповата. Столько времени в России, и не знает языка. Уж могла бы что-то выучить за эти два месяца. Да и к тому же, говорят, у нее жених. Тенор из Ла Скала. А кто может быть глупее тенора? Пожалуй, лишь бас».

Матильда, стоя на верхней ступени шаткой лестницы, едва дотянулась до макушки стройной ели и водрузила Вифлеемскую звезду. Снизу ей дружно захлопали. Иосиф протянул руку, чтобы помочь Матильде сойти с лестницы. Опустившись на паркетный пол, она звонко поцеловала брата в щеку:

– Тебя просила поцеловать Анечка.

– Какая?

– У тебя что, их так много? Анечка Иогансон.

– Есть хочу, – буркнул Иосиф.

– Нельзя. До первой звезды.

Матильда оглядела разряженную елку и осталась довольна. Зеленая красавица светилась огоньками дрожащих свечей, искрилась переплетением золотистых гирлянд. Казалось, игрушки, подобно людям, тоже были необычайно возбуждены… Лишь сахарные ангелы кротко замерли с огромными крыльями за спиной. Елка хорошо вписалась в оконный проем. В просветах морозных узоров виднелся малиновый закат.

В квартире Кшесинских было тепло и уютно. Праздничный стол был пока не тронут, и каждый считал, что надо еще что-то добавить или просто иначе переставить тарелки.

Матильда заметила, что Иосиф украдкой что-то жует. Взглянув на корзину с шоколадными орехами, которую бережно держала картонная белочка, чуть не расплакалась: корзинка была почти опустошена. За щекой Иосифа предательски катался шарик. Он торопливо жевал, измазав рот шоколадом.

– Юзя… Ты – троглодит, – губы Матильды дрожали.

– Я есть хочу, – давясь, проговорил Иосиф.

– Ты всегда хочешь есть… Потому что ты – троглодит… – и Матильда, не договорив, убежала в свою комнату.

Наконец настала торжественная минута, когда вино разлито, закуски готовы. Осталось чинно и внимательно выслушать высокопарный спич отца, и можно будет уписывать за обе щеки. Только не приведи господь перебить оратора: глава семейства заранее готовит свой тост и даже несколько раз переписывает его, страшно волнуясь и постоянно теряя очки. Может быть испорчен весь вечер…