Цесаревич и балерина: роман

На самом деле в кордебалете, особенно на первой линии, стоят прехорошенькие. Каждую из них непременно лорнирует сиятельный вельможа, убеленный сединой… Справедливости ради, не только содержанками они становились. Но сердчишко билось у легкокрылых нимф, когда из окошка кареты делали они тайный знак лейб-гвардейцу, стоявшему близ служебного входа в темени Крюкова канала. Приходило время, и танцорки освобождались от старцев и, словно обезумев, проводили время в загородных ресторанах, в офицерских пирушках. Горячили кровь страстные поцелуи на морозе. В предрассветной мгле рысаки мчали в сторону столицы империи, мимо голубых елей, полосатых будок и шлагбаумов. А в заснеженной кибитке прикорнула на плече с золотистым эполетом танцорка…

– …Ты чего на меня так смотришь? – перехватила пристальный взгляд Иосифа Юлия.

– Придет сегодня твой барон? – спросил Иосиф.

– Обещал. Странно, все его ждут. Даже папа расспрашивал. Не терпится сделать из барона шута горохового. Скучно стало? – зло спросила Юлия.

В ответ Матильда победно рассмеялась.

– Что, смешинка в рот попала? Я иногда ненавижу твой смех…

– Маля, ты так хорошо смеешься, – оживился отец. – Я тоже хочу смеяться. Что тебя так рассмешило?

– Просто. Без всякой причины.

– А смех без причины – признак… Нехороший, одним словом, – по-детски обиделся отец и устало зевнул.

– Скукотища… – проговорила Матильда, усевшись за игральный столик с колодою карт в руках.

– Матрешка, ты у нас заядлая картежница. Во что играют в пушкинской «Пиковой даме»? – спросил Иосиф.

– В фараона, – мгновенно ответила Матильда, раскладывая пасьянс. – В него проигралась старая графиня. Как и в покере, в этой игре не обходятся без блефа. Главное – как метать банк. Предлагаю партию в штосс.

– Я не умею, – сказала Юлия.

– Проще пареной репы. Банкомет кладет направо и налево от себя…

– Видела бы ты сейчас себя со стороны. Чистая цыганка… Карты просто липнут у тебя к рукам, – усмехнулась мать.

– Со стороны виднее. Впрочем, со стороны я себя вижу только в балетном классе. Хотя мне мешает, когда смотрю на себя в зеркало, – бросала слова Матильда, не переставая перебирать карты.

– Я когда-то неплохо играл в вист, – пробормотал отец устало. Глаза его слипались. – Там надо сделать большой… – не договорив, отец зевнул.

– Большой шлем. Несколько раз я его делала и брала все тринадцать взяток. – Глаза Матильды разгорелись, и она даже привстала из-за стола.

– Ты плохо кончишь, Малечка, если не поймешь, что карты многих сгубили. Спускали целые состояния, – проговорил отец.

– Или выигрывали! – Глаза Матильды фосфоресцировали. – Родиться бы мне гусаром.

– Матильда – моя дочь! – оживился отец. – Я был такой же азартный! Вот ты вспомнила гусар… У них был девиз: «Если в пистолете две пули и одна не попала в цель, другую пулю – в висок». Кшесинским пока вторая не понадобилась. Сразу, с первой пули – в цель… Только побеждать! Это на роду у нас написано. Я горжусь, когда говорят: «В этом доме живет первый мазурист».

– Кто говорит? – спросила мать.

– Прохожие. Идут мимо нашего дома и говорят. Сам не раз слышал. Маля, думаю, никому не отдаст право быть первой…

– Папа, стоит ли целая жизнь мазурки… Пусть даже в первой паре, – ухмыльнулся Иосиф.

– Стоит, – убежденно проговорила Матильда. – Если ты лучший и это дало тебе имя и славу. Как нашему папе.

– Но это долгий и не единственный путь, – как бы про себя проговорил Иосиф.

– Иного не дано! – патетически взмахнул руками отец. – Все решается там! На сцене! Там – как пред вратами рая. Там спросится многое…

– Многое. Но не все… – загадочно проговорила Матильда.

– Главное – желание, – вступила в разговор мать.

– Мама… Благими намерениями вымощена дорога в ад. Все решается на сцене? Решается там, где решают. – Матильда метнула карту.

– Это знает любая кордебалетная: чтобы продвинуться, надо иметь связи и покровителя… И прекрасно это делается, что мы, не знаем? Фамилии назвать? – вспыхнула Юлия.

– Чем отличается кошка от собаки? – спросила Матильда. – Тем, что она сумела себя поставить… Если сама себя ценить не будешь…

– Мне решительно не нравятся эти разговоры, – вспыхнул отец. – Ты сначала закончи школу, а уж потом нам, прожившим жизнь, будешь преподносить трактаты. К слову сказать, преглупые и мало приличные. Эка удивила… Трудиться надо, в поте лица. Успех сам собой и придет.

– Само собой ничего не придет. Сам себя не похвалишь…

– Уж не собираешься ли ты заняться рекламой собственной персоны со школьной скамьи? – осторожно пошутил отец.

– Потом поздно будет, – серьезно ответила Матильда.

– Прекрасный ответ. Может, начать с вывесок и афиш, подобных тем, что на Невском проспекте мелькают на омнибусах?

– Я подумаю, папа, – холодно проговорила Матильда. – Для начала и это неплохо, но вы еще вспомните этот разговор, когда мое имя и фотографии будут впечатаны в почтовые открытки. – Матильда раскрыла карты. – Вот и карты говорят, что имя мое будут помнить и через сто, и двести лет.

– Матрешка! Ты уже бредишь своими амбициями и картами. Совсем цыганкой базарной становишься!