Цесаревич Вася

Красный беспомощно огляделся по сторонам в поисках поддержки и понял, что похож на поверженного гладиатора, обречённо взирающего на указывающие вниз большие пальцы зрителей Колизея. Прошёл к роялю, сел, и опустил руки на клавиши, вспоминая, умеет ли он вообще играть. Пальцы независимо от желания выдали незнакомую музыку, и в голове внезапно возникли слова ещё не написанной ни в этом, ни в том мире песни. Наверное магия сыграла такую шутку, подключив Василия к единому информационному пространству, где нет разделения на прошлое и будущее.

Когда вода всемирного потопа

Вернулась вновь в границы берегов,

Из пены уходящего потока

На берег тихо выбралась любовь

И растворилась в воздухе до срока,

А срока было сорок сороков.

И чудаки — еще такие есть —

Вдыхают полной грудью эту смесь.

И ни наград не ждут, ни наказанья,

И, думая, что дышат просто так,

Они внезапно попадают в такт

Такого же неровного дыханья…

Вася тоже растворился. Растворился в музыке и в песне, и не заметил внезапно обрушившуюся тишину, в которой оглушительно громко потрескивали горящие в камине поленья. А когда отзвучала последняя нота, наваждение разрушил негромкий голос генерала Дзержинского:

— Господа, напомните мне завтра, чтобы я арестовал Утёсова.

— За что, Феликс Эдмундович? — спросил кто-то.

— За чуждый нам джаз.

А где-то вне времени и пространства похмельные мойры пытались разобраться в запутавшихся нитях человеческих судеб. И так пробовали, и этак, но всё безуспешно.

И вот самая старшая из них устало махнула рукой:

— Да и хрен с ними, девки, и так сойдёт. Нас же всё равно никто не проверяет, наматывайте как есть.

Глава 9

Глава 9

Утром Василий собирался в гимназию, и перебирал в памяти события вчерашнего вечера, плавно перешедшего в сегодняшнюю ночь. После выступления виновника торжества музыкальная часть праздника как-то быстро сошла на нет, но разговоры об искусстве не прекратились. Барон Хрущёв-Кольский клятвенно пообещал Феликсу Эдмундовичу список художников-абстракционистов, по его мнению гораздо более чуждых, чем какой-то там пошлый джаз.

Под шумок удалось смыться в библиотеку, чтобы обсудить с Поликарповым перспективы развития летательных аппаратов тяжелее воздуха без применения дорогих и сложных в производстве антигравитационных пластин. Николай Николаевич получил несколько эскизов и пообещал подумать о переходе конструкторского бюро на новую тему, но настоял на подключении к работе специалистов из Центрального Института Гидродинамики.

— Поговорю с Жуковским, он как раз заканчивает строительство новой аэродинамической трубы для продувки дирижаблей в натуральную величину.

— Разве их продувают? — удивился Красный.

— А как же иначе? Вон англичане утверждают, что опытный глаз правильные пропорции без всяких приспособлений видит, и что? Наши дирижабли до ста пятидесяти километров в час разгоняются при форсировании двигателей, а у них уже на сотне куски обшивки отваливаются.

Для окончательного решения вопроса, в том числе и финансового, договорились встретиться в ближайшее воскресенье. Василий очень надеялся, что к тому времени у него будет обещанный, но так и не подаренный завод в Нижнем Новгороде. А потом Николая Николаевича позвали на совещание к императору. Оно, кстати, до сих пор не закончилось.

Красный оглядел себя в зеркале, улыбнулся сияющему орденами отражению, и отправился завтракать. В столовой его уже ждали одноклассницы, заночевавшие в гостевых комнатах. Гимназическую форму, скорее всего, им доставили фельдъегерями. Девочки выглядели не выспавшимися и недовольными.

— Ты, Вася, хоть и высочество, но гад, — сказала Вера Столыпина, поливая смородиновым вареньем тост с маслом. — Как есть гад ползучий.

— Это почему?

— Потому что раньше нам не пел.

— А когда? Если мне не изменяет память, а она мне точно не изменяет, кое-кто до драки с Яшкой Бронштейном меня в упор не видел.

— Мы были молодыми и глупыми, — ответила Верочка. — Но потом стали взрослыми и умными, а ты всё равно не пел.

— Каюсь и готов понести наказание.

— Вот! — победно улыбнулась Вера. — И в наказание перед гимназией возьмёшь нас под руки у всех на виду.

— Но позволь уточнить, вас трое, а у меня всего две руки.

— Не позволим! — Катя Орджоникидзе сосредоточенно разглядывала ломтик сыра, будто пыталась найти в нём смысл жизни, и на Красного не смотрела. — Лиза наказана, поэтому пойдёт одна.

— За что наказана?

— Она провела с тобой две ночи, а мы только… Ой, я же не в том смысле!

— Поздно, ты тоже лишаешься почётного права быть рядом с героем, — захихикала Вера. — Василий, твой сегодняшний день принадлежат мне без остатка. Не благодари!

— Думается, после сегодняшнего дня я буду жалеть, что не родился персидским принцем.

— Хочешь завести гарем?