Цезарь, или По воле судьбы

Брут между тем уже стучал в дверь Бибула. Его впустил в дом управляющий, в снобизме значительно превосходивший хозяина. Когда Брут сказал, что хочет видеть госпожу Порцию, управляющий посмотрел на кончик своего длинного носа и молча ткнул рукой в сторону перистиля. И так же молча ушел. Демонстративно, словно бы не желая иметь ничего общего с этим странным визитом.

Брут не видел Порцию со дня ее свадьбы. Вот уже два года, хотя к Бибулу он захаживал довольно часто. Брак с двумя Домициями, которых Цезарь соблазнил просто потому, что ненавидел Бибула, заставил того прийти к выводу, что молодой супруге вовсе незачем выходить к бывающим у него мужчинам. Даже к родственникам с безупречной репутацией, таким как Брут.

Направляясь к перистилю, он услышал ее громкий смех, похожий на ржание, и более высокий звонкий смех ребенка. Там шла игра в жмурки. Порция завязала себе глаза, а ее десятилетний пасынок то дергал мачеху за складки платья, то, не дыша, замирал. Порция, вытянув вперед руки и безудержно хохоча, пыталась его поймать. Иногда ей это почти удавалось. Тогда мальчик прыскал в ладошку и отбегал, но с осторожностью, не приближаясь к бассейну, чтобы Порция не упала туда.

Сердце Брута вдруг сжалось. Почему у него не было такой старшей сестры, с кем он мог бы играть, с кем ему было бы весело, с кем можно было бы поделиться всем-всем? Или матери? Правда, в Риме не очень-то много таких матерей. А молодому Луцию повезло. Он обрел мачеху, каких поискать. Милую прыгающую слониху.

– Есть тут кто? – крикнул он, огибая колонну.

Игроки замерли, обернулись. Порция, сдернув повязку с глаз, громогласно заржала и в сопровождении Луция-младшего понеслась к Бруту и крепко сжала его в объятиях, оторвав от терракотового пола.

– Брут, Брут! – воскликнула Порция, ставя родича на ноги. – Луций, это мой двоюродный брат. Ты его знаешь?

– Да, – кивнул Луций, явно не столь обрадованный, как она.

– Ave, Луций, – поздоровался Брут и улыбнулся, чтобы показать свои белые зубы. Улыбка его была обаятельнее, чем лицо. – Прости, что мешаю вам веселиться, но мне надо поговорить с Порцией наедине.

Луций окинул гостя ледяным взглядом отца, пожал плечами и пошел прочь, сердито пиная ногами траву.

– Не правда ли, он прелесть? – спросила Порция, провожая Брута в свои покои. – Видишь, как тут хорошо? – спросила она через миг, обводя жестом гостиную. – Здесь так просторно, Брут!

– Говорят, все растения и все существа не терпят пустоты. Я теперь понимаю, Порция, что это именно так. Ты столько всего сюда натолкала!

– О, я знаю, знаю! Бибул все время твердит мне об аккуратности, о порядке. Но боюсь, этого мне не дано.

Она опустилась в одно кресло, он – в другое. По крайней мере, подумал Брут, с него стерта пыль. Слуг у нее теперь больше, чем в доме отца.

Однако одеваться эта слониха так и не научилась. Бесформенное холщовое платье цвета детской неожиданности лишь подчеркивало ширину ее плеч и придавало ей вид амазонки-воительницы. Но огненная копна волос разрослась, а большие серые глаза сияли, как прежде.

– Как же я рада видеть тебя, – сказала она, улыбаясь.

– И я рад тебя видеть, Порция.

– Почему ты раньше не заходил? Бибул почти год как уехал.

– Это не принято – навещать чужую жену в отсутствие мужа.

Она нахмурилась:

– Это смешно!

– Первые две жены ему изменяли.

– Ко мне это не относится, Брут. Если бы не Луций, мне было бы так одиноко.

– Но у тебя он все-таки есть.

– Я уволила его педагога, старого олуха. И теперь учу мальчугана сама. Он хорошо успевает. Нельзя вбивать в детей знания палкой.

– Я вижу, он любит тебя.

– И я люблю его, Брут.

Брута терзала необходимость свернуть разговор на причину его визита. Но ему так хотелось узнать побольше о Порции, вышедшей замуж, что он решил с этим повременить.

– Тебе нравится семейная жизнь?

– Очень-очень.

– А что тебе нравится в ней больше всего?

– Свобода. – Она рассмеялась. – Ты не представляешь, как замечательно жить без Афинодора Кордилиона и Статилла! Я знаю, tata очень их ценит, но только не я. Они ревновали его ко мне! Врывались в комнаты, где мы сидели вдвоем, и портили все. Я ненавидела их! Отвратительные греческие пиявки! Злобные, мелочные старики. Они пристрастили его к вину.

Не все сказанное было правдой. Брут считал, что Катон сам начал пить, чтобы заглушить постоянно грызущую его злобу на недостойных mos maiorum людей. И чтобы забыть об истории с Марцией. На том перечень причин кончался. Брут просто не знал, чем был для Катона его брат Цепион.

– И тебе нравится быть супругой Бибула?

– Да, – прозвучал краткий ответ.

– Трудности есть?

Не получившая женского воспитания, она ответила как мужчина:

– Ты намекаешь на интимные отношения?

Он покраснел, но румянец скрыла щетина. И с такой же прямотой выдохнул:

– Да.

Вздохнув, она подалась вперед, уронив сплетенные руки на широко расставленные колени. От мужских ухваток Бибул ее явно не отучил.