Цезарь, или По воле судьбы

– Я оставил пятый возле Икавны, – чуть смущенно сказал Требоний, с нескрываемым обожанием глядя на своего командира. – Эдуи и арверны в случае надобности помогут ему. Они дали слово. У них хорошее войско, почти с римской выучкой. Впрочем, весть о твоих победах в Италии ошеломила все галльские племена. Присмирели даже мятежные белловаки. Думаю, этой зимой Косматая Галлия будет вести себя тихо.

– Хорошо бы, ибо я не могу сейчас послать пятому подкрепление, – сказал Цезарь и повернулся к другому легату. – Децим, мне нужен флот. Ты знаком с морским делом, а по словам моего родича Луция, Нарбон наладил работу верфей и умирает от желания продать нам несколько крепких трирем. Поезжай посмотри, что там есть. И плати не скупясь. – Он громко рассмеялся. – Ты не поверишь, но Помпей и римские консулы второпях забыли в Риме казну!

Легаты остолбенели.

– О боги! – воскликнул, придя в себя, Децим Брут. – Я и без того даже в мыслях не держал прибиться к твоим неприятелям, Цезарь, но эта новость заставляет меня еще больше радоваться тому, что я с тобой! Вот ослы!

– Ослы не ослы, но этот факт наглядно показывает, в какое они пришли замешательство, столкнувшись с необходимостью вести войну. Они ходили надутые, важные, вставали в позы, грозили мне, оскорбляли меня, не считались со мной, но, как выяснилось, ни на миг не верили, что я пойду на Рим. Они не представляют, что делать, у них нет стратегии. И денег нет. Я велел Антонию не препятствовать продаже имущества Помпея и пересылке ему вырученных средств.

– А не ошибка ли это? – спросил с беспокойством Требоний. – Ведь, отрезая Помпея от денег, мы могли надеяться на бескровное завершение этой войны.

– Нет, это лишь затянуло бы ее, – возразил Цезарь. – Помпей все равно нашел бы деньги. Пусть уж лучше потратится сам. Все, что он продаст в Италии, к нему уже не вернется, как и к другим, вдохновленным его примером. Пусть истощат кошельки. Наш пиценский друг входит в двойку-тройку самых богатых людей в государстве. Агенобарб в этом смысле шестой или седьмой. Я хочу их обанкротить. Без денег великие люди сохраняют влияние, но власти уже не имеют.

– Ага, – сказал Децим Брут, – я вижу теперь, что ты и впрямь не намерен карать кого-то из них. То есть казнить, подвергать гонениям, отправлять в ссылку.

– Именно, Децим. Никто не скажет, что я чудовище, второй Сулла. В этой войне нет врагов Рима ни с одной, ни с другой стороны. Мы просто по-разному смотрим на его будущее. Я хочу, чтобы все мои теперешние оппоненты восстановили свое положение в обществе и без боязни продолжали высказывать свою точку зрения. Сулла зашел в тупик. Любому, кто хоть что-нибудь делает, разумная критика только полезна. Я не могу и представить себя в окружении подхалимов. Человека должны выводить в ряды первых не славословия, а дела.

– А мы разве не подхалимы? – спросил Децим Брут.

Это вызвало смех.

– Нет! Подхалимы не водят в бой легионы. Они полеживают на кушетках, потягивают вино и прикидывают, куда дунет ветер. Мои легаты не боятся высказываться, когда считают, что я не прав.

– Это трудно далось тебе, Цезарь? – спросил вдруг Требоний.

– Сделать то, что я сделал? Перейти Рубикон?

– Да. Мы все тревожились за тебя.

– И трудно, и нет. Я не хочу войти в историю как завоеватель собственного отечества, ибо я веду эту войну за него. Я стоял перед выбором: или Рим, или вечная ссылка. И если бы я выбрал последнее, Галлия за каких-нибудь три года ушла бы из-под римской руки. А Рим потерял бы контроль над всеми своими провинциями. Он и так его теряет. Давно пора запретить всяким Клавдиям и Корнелиям грабить подвластные Риму народы. А также публиканам и ростовщикам вроде Брута, прикрывающим свои махинации флером сенаторской респектабельности. Я хочу провести ряд радикальных, но необходимых реформ, после чего пойду на парфян. В Экбатане находятся семь римских серебряных орлов и останки великого, не понятого на родине римлянина. Они взывают к отмщению. Кроме того, – добавил Цезарь, – мы должны оплатить эту войну. Я не знаю, как долго она продлится. Разум говорит, что несколько месяцев, но интуиция шепчет, что дольше. Я ведь борюсь со скопищем рьяных, упертых и безмозглых глупцов. С ними будет не легче, чем с галлами, хотя, я надеюсь, все обойдется без большой крови.

– До сих пор ты был очень сдержан, – сказал Гай Требоний.

– Таковым я и намерен остаться, но позиций не сдам.

– У тебя вся казна, – сказал Децим Брут. – К чему беспокоиться об оплате кампании?