Цезарионы

Это уже в новейшую бытность рассказывал мне один знакомый, как взяли его когда-то в руководящие работники комсомола, а потом инструктором райкома партии; и так дальше, остался, как он выразился, в обойме номенклатурной. Потом представители этих «обойм» в ходе перемен начала 90-х годов благополучно вписались в новую власть, лишь поменяв свои ярлыки.

Моя работа в штабе была не сахар, как могло показаться. Практически не имея свободного времени, приходилось, встав задолго до общего подъема, то мотаться с чемоданом с хронометражистским имуществом, то засиживаться в штабе за полночь, приводя в порядок скопившееся за время полетов. Работалось хоть и напряженно, но легко, потому что было интересно. Упоминавшийся знак «Отличник ВВС» вручили мне, видно, не как приближенному. И более того, обмолвился как-то начштаба: смотри, мол, ты у меня, как бы старшиной эскадрильи не стал скоро. Это, считай, ты уже в «обойме». Только вот попасть в нее, быть может, дело случая, а чтобы удержаться – надо иметь определенные данные. Если ты, как гоголевский Ноздрев, человек исторический, потому что влипаешь во всякие истории, – не обессудь, не застрахует тебя «обойма» от искуса, ниспосланного той смешливой кокеткой, с которой идти бы спокойно под ручку, – судьбой. Но прочь пространные рассуждения. Вернемся в штаб и явим сюда одного из моих героев, с которым уже знакомились под знаменем полка.

Зайнуллина назначили почтальоном. Были ли у него помимо еще какие обязанности, но, помнится, газеты, посылки носил нам он. Работа, как говорится, не пыльная, и трудно в ней обнаружить конфликтную ситуацию, если не считать таковой привычку – перед вручением письма хлестнуть им по носу возрадовавшегося абонента или заставить его сплясать. Часто ли почтальон сам получал письма – неизвестно, только когда вручал их нам, особенно башкирцам, лицо его словно озарялось. Может, тосковал паренек по родине. В тот день Зайнуллин принес почту в штаб, где капитан Максимычев случайно увидел средь писем сопроводительный бланк к посылке, которую прислала мать Валерке Овчинникову. В нем она одним кратким предложением, на которое трудно не обратить внимания, просила сына: «Грелку пришли обратно». Вот уж поистине: у бабы волос долог, да ум короток. Впрочем, что уж упрекать родительницу, которая, конечно же, не думала о возможном контроле почтовых отправлений. А ведь контролирующий сразу поймет: в грелке мать сыну не грудного молока прислала. Капитан тут же приказал Зайнуллину занести посылку в писарскую и вызвать Овчинникова, чтобы тот в назидание своим товарищам вылил у них на глазах содержимое грелки. Овчинников явился, стал вскрывать ящичек, но тщетно; фанерная крышка, видно, была приколочена женщиной – постаралась мамаша. Нервничая, он бросил все и ушел: не нужна, мол, мне грелка. А капитан уехал куда-то по делам и задержался. Вот тогда-то хозяин посылки вернулся с товарищами и с котелком. Тут нет смысла живописать дальнейшее – наше вступление в сговор, о котором, если уж хочется тебе оставаться при имидже верного штабного служаки, можно выразиться помягче: пошел навстречу. Но коварной оказалась в этот раз упоминавшаяся кокетка. Грелки в посылке не было. Вместо нее лежала бутылка. Напутала что-то мамаша. Однако чего греха таить: вкусна кавказская чача. А бутылку Овчинников заполнил водой.

Вечером капитан вызвал-таки его и уже в самом начале экзекуции заподозрил неладное.

– Что-то крышка у нашей посылки легко открылась, – отметил он, наблюдая за руками Овчинникова. – То штыком никак не мог отодрать, а тут…

А когда увидел в ящичке бутылку, обвел нас, молчавших, суровым взглядом.

– Где грелка?

Не объяснять ведь ему: не было ее здесь. И пошатнулся бы авторитет штабного служаки. Но тут к ящичку подошел старший лейтенант, начальник радиотехнической службы, к которой относился Овчинников. Он взял бутылку, выдернул пробку, понюхал горлышко, глянул мельком на нас.

– А ну-ка, дайте посуду.

Направился к столу, взял стакан, налил до половины, интеллигентно отставив в сторону мизинец, выпил. Прошло несколько мгновений, он, спохватившись, сморщился, стал ладошкой махать у рта.

– Хоть кусочек хлеба дали бы...

Снова посмотрел на нас, на Овчинникова, а потом уже на Максимычева.

– Первак, товарищ капитан. Ну что, может, оставим на вечер?

– Выливай, выливай! – замахал руками начштаба. – Скажешь тоже.