Цезарионы

Почувствовал ли он подвох в этом эпизоде, нельзя утверждать наверно. Но командир эскадрильи однажды при случае подметил, загадочно улыбаясь, насчет своего хронометражиста: «Он у нас непьющий.» Типун бы тебе на язык, товарищ майор. Этот хваленый хронометражист зимой, когда полеты завершились, заслуженно, в числе первых уехав в отпуск, через положенный срок вернулся в часть с короткой пометкой в отпускном листе: «Задерживался на Уфимской гарнизонной гауптвахте до полного вытрезвления.» То, что не трезвенник, – истинно: не белая ворона. Между прочим, ученые мужи промеж антиалкогольной пропаганды нет-нет да выскажутся: умеренная стопка перед едой – только на пользу. Но это тем, у кого тормоза в порядке. А случай, повлекший приписку в отпускном листке, – опять же проделки все той неверной кокетки.

Соотнося тему «обоймы» с эпизодом, который не смог утаить от читателя, напомню, что много лет спустя, один из наших возросших из «обоймы» до наивысшего поста в государстве, не заглянув в святцы, повелел корчевать по всей стране виноградники, чтобы искоренить зеленого змия. Наломали мы тогда дров в убийственных очередях перед оконцами винно-водочных ларьков! Но вступил в правление, отодвинув именитого трезвенника на задний план, его, побывавший в опале, однообойменник. И потекли реки спиртного. Нет, речь тут не о том, чтобы хоть ручеек от той благодати направить в армию. Тут и без того разобраться бы.

МАХМУТ-БЕЙ

Позже я пытался представить, а как поступил бы на моем месте вот хотя бы он – Махмут-бей. Допустил бы, чтоб в противовес начальству «пойти навстречу»? Этот парень, наш башкирец, как-то незаметно вошел в мою жизнь. Галеев Махмут Мухамет-Бакиевич. Он казался мне вытесанным из каменной глыбы – частицы нашего седого старика Урала. Крупный, из одних мышц – кряж; крепкие, чуть ли не до колен руки; он не размахивает ими на ходу, словно боится задеть кого-нибудь. Не могу представить, чтобы он пустил их в ход, и не только от того, что никто не решится спровоцировать его на драку. Первый раз я обратил на него внимание на стоянке в ураганный февральский день. Разыгравшаяся непогода шквальным ветром крутила снежные столбы между притаившимися вдоль поседевшей бетонной полосы самолетами. Мы, салажня, задраив на себе все, что можно, плотно стянув клапана шапок под подбородками, рукавицами вытирая с рдяных лиц тающие на них хлопья снега, крепили растяжки под плоскостями, мастерили узлы на стропах бьющихся по ветру чехлов. А этот парень словно не замечал разгулявшейся бури. Клапана завязаны поверх шапки, ворот куртки расстегнут. Талые капельки текут по крепким скулам, снежная пыль смерзлась корочкой на ушах. Потом, уже летом, даже в пасмурные, неожиданно похолодавшие дни его можно было видеть под холодным душем. Он наслаждался свежестью, потирая под струйками воды упругие мышцы.

Его, кажется, заинтересовало такое обращение к нему (Махмут-бей – это герой повести про мамлюков, отважный воин, выросший до тысяцкого в гвардии египетского султана). Он подошел как-то ко мне, обратив внимание на мелодию, которую я насвистывал.

– Откуда ты это знаешь?

Разговорились. Оказывается, он успел уже до призыва окончить педучилище, где, по его мнению, им давали разностороннюю подготовку не только по школьной методике, но и по музыке, живописи. Со мной разговаривал, чувствовалось, уже сформировавшийся во взглядах, убеждениях молодой человек. Махмут-бей был неровня нам – беззаботным юнцам, которым одинаково хоть здесь, в армии, хоть дома – лишь бы не обременять себя. На фотографии, которую он носил в военном билете, рядом с ним сидела красивая девушка: спокойный взгляд строгих глаз, слегка склоненная к широкоплечему с ровной стрижкой парню голова – Бану. Он был уже женат.

Вечерами, когда у солдата свободное время, Махмут-бей уходил за казарму, где на вытоптанной площадке средь лебеды у него лежала самодельная штанга. В ту ночь накануне запомнившегося дня я оказался в тесной кочегарке, где компания в стороне от глаз дежурного по части резалась в очко. Мне повезло: все сигареты, на которые делались ставки, перекочевали ко мне в карманы. Штук триста. При пустом солдатском кошельке это несметное богатство. А назавтра вечером мы, земляки-башкирцы, покуривая, с комментариями наблюдали, как словно перекатывались голыши бицепсы Махмут-бея, который возился со своей многопудовой стальной игрушкой. Взяла меня тогда зависть. Раздал я свое богатство охочим до синего дыма. Мы, несколько человек, взялись с тех пор за свою мускулатуру. К случаю нашлись гантели, гиря. Молодое тело отзывчиво на тренировки: прошло несколько месяцев – мы разве что только не крестились двухпудовкой.