Цианид

Митчелл не раз предлагал мне помощь, хотел быть рядом, пока шел суд, но я отказалась. Это было выше моих сил – позволить ему узнать о моих отношениях с Дереком в деталях. Тогда он решил, что именно это мне и нужно: дистанция, – и оставил меня в покое. Если, конечно, то место, где я в итоге оказалась, можно назвать покоем. Это скорее длинная, непрекращающаяся летаргия. Я функционирую, я работаю, я дышу и стараюсь не раскисать, но все словно вполсилы, на холостых. Я часто плачу и не могу собрать себя воедино – будто я не человек, а горстка стеклянных шариков. Софи говорит, что мое состояние – не камень, а вода, оно будет меняться, мне станет лучше. Говорит, что психика – это не орган, а процесс. Но пока мне кажется, что я застряла в своем горе, как бабочка в смоле. И эта смола скорее застынет в камень, чем растворится.

– Мне кажется, ты бы быстрее встала на ноги, если бы не избегала его, – говорит Девлин. – Нам нужны близкие люди, друзья, любовники. Разговоры и секс – панацея от всего. Уверена, психолог говорит тебе примерно то же самое.

Я только головой качаю. Хорошо, что токсичные отношения не успели покалечить ее. Эта отрава разъедает быстрее концентрированной кислоты, но Девлин как-то сумела выскочить из нее раньше, чем сгорела.

– Митчелл заслуживает лучшей доли, – говорю я.

– Может, позволь ему самому решить, что есть эта лучшая доля? Он взрослый человек, – замечает Девлин, отпивая из стакана. – Когда ты виделась с ним последний раз? Если что, у меня нулевой интерес. Мы с Эндрю встречаться начали. Он предсказуем, как дни недели, но после Дерека я просто тащусь от предсказуемости. Господи! Кто бы знал, что нет ничего круче предсказуемости! А еще мы идеально подходим друг другу по лунному знаку зодиака. Шутка ли! – добавляет она на полном серьезе.

Я допиваю сидр залпом, больше всего желая, чтобы Девлин сменила тему. У меня больше нет сил говорить о Митчелле. Каждый раз, когда я слышу его имя, мне хочется упасть на пол, как пятилетка, и рыдать. Но она повторяет вопрос:

– Ну так когда? Давно?

– Мы не виделись полгода, – отвечаю я и вдруг сама ужасаюсь тому, как это долго. Это чуть ли не вечность.

– Интересно, как у него дела. Он, наверно, уже поступил в университет, – слышу я, и из кухни выходят Эми и Магда с черничными кексами на подносах.

– Хватит подслушивать, – говорю я, закатывая глаза.

– Мы не можем, мы слишком обеспокоены твоей личной жизнью, – так серьезно говорит Магда, будто она как минимум сенатор на трибуне, а моя личная жизнь – это предмет государственной важности.

Я начинаю смеяться, и мои подружки тоже.

– Спасибо, – говорю. – Я тронута, госпожа сенаторша.

Мама заходит в комнату, садится с нами, мы и ей наливаем сидра. Она обожает моих коллег, со всеми успела подружиться. Ей кажется, что без них я бы совсем скисла.

– Миссис Энрайт, – окликает ее Девлин. – Что бы вы могли сказать нам с высоты своего жизненного опыта о мужчинах и отношениях? Я уверена, вам есть чем поделиться.

Мама смеется, пьет сидр, оттопырив мизинец, и говорит:

– Есть одна древняя мудрость, к которой я мысленно возвращаюсь снова и снова. И всем рекомендую осмыслить ее глубину. Она звучит так: если ты постоянно плачешь, находясь в отношениях, то тебе стоит остановиться и спросить себя: «Мужчина ли тот, кто со мной рядом? Или это гребаный лук?!»

Мы все хохочем, и я громче всех. Все это больше смахивает на анекдот, чем на древнюю мудрость. Но тем не менее, я тут же представляю Дерека с луковицей вместо головы и в костюме из луковой шелухи. Глаза начинают слезиться от одного воспоминания! Я мысленно стряхиваю его со своей дощечки в большой мусорный бак и закрываю плотно крышку.

* * *

Суд прошел в закрытом режиме, как и все суды по делам об изнасилованиях. Посторонней публики в зале не было. Пресса присутствовала, но журналистам запретили сообщать имена или другие личные данные в статьях или репортажах. Судья отдал им подробные инструкции касательно того, что они могут публиковать и что нет. Отец объяснил мне, что позже я могу отказаться от своей анонимности и сделать публичные заявления, но только в случае обвинительного приговора Дереку. До тех пор он тоже имел право на полную анонимность.

Я чувствовала себя защищенной, но морально была готова к чему угодно. Подробности дела по-прежнему могли просочиться в газеты. Так часто случалось. Медиа, жаждущие подробностей и готовые за них платить, – это бушующая стихия, которую невозможно контролировать одними указаниями суда.

Когда слушания близились к концу, я наткнулась на статью в интернете, которая «разоблачила» меня по фото папарацци. Нас с отцом сфотографировали, когда мы покинули здание суда через черный выход и собирались сесть в машину.