– После проваленной операции их отдали под трибунал, а через год они сбежали, пропали со всех радаров на год, а спустя еще полгода сдались властям. Вышли по условно-досрочному с сохранением пенсий и званий, но сразу же подали в отставку. На какие средства они выкупили здание под мастерскую, никто отвечать нам не хотел, когда мы готовились к встрече с вами и пробивали этих ребят, – Бэнкс перевел дыхание и невольно хрюкнул. – Так что подумайте трижды и только после скажите, готовы ли вы довериться этим людям в столь щекотливой ситуации?
– Да, – сухо ответил Питерс и сглотнул подкативший к горлу ком сомнений.
Повисло молчание, Питерс бросил взгляд на сидящую в ожидании команду ветеранов. Бутч и Лу о чем-то говорили, Рауль игрался разводным ключом и что-то напевал под нос, а Килмистер спокойно сидел, откинувшись на спинку стула, смотрел прямо на него и изредка поглаживал бороду. На мгновение Питерсу показалось, что тот слышал всё до единого слова. Но как такое возможно? Разве что полковник умел читать по губам.
– Значит, да? – с горьким сомнением спросил Бэнкс и переглянулся с Паскалем взглядом полным тревоги.
Питерс повторил свой прежний ответ и в очередной раз подумал, что выглядела эта парочка очень картинно. Крупный Бэнкс с его покатыми плечами и сутулой, как у боксера, спиной. А рядом Паскаль, худощавый, вернее жилистый, взгляд не такой дикий как у Бэнкса, но какой-то по-своему жуткий. Отстраненный – да именно так! Он словно смотрел на тебя со стороны, анализировал и просчитывал каждый ход наперед. Был готов поставить сотню, а может и пять, что эти парни уж слишком… Слово вертелось на языке, и Питерс никак не мог его поймать. Да, в них слишком много противоречий для простых копов, в них есть какой-то особый налет гордыни и снисходительного понимания, что вовсе не присуще манерам и простодушию ребят представляющих тонкую голубую линию закона.
– Окей! – упер руки в бока Бэнкс, – мне их пригласить или сам справишься с вводной частью?
– Предлагаю попробовать вместе, – почесал затылок Питерс и жестом позвал Килмистера.
Прихватив с собой раскладные стулья, ветераны зашли в кабинет и расселись неровной кучкой перед голографическим проектором, Бэнкс и Паскаль стояли напротив, а Питерс взял свой стул и сел рядом с полковником.
– Рад снова всех видеть, – натянуто улыбнулся Бэнкс.
– Да, такую встречу не забудешь, – иронично бросил Лу и просиял белозубой улыбкой.
Паскаль смерил его ледяным взглядом, сдвинул брови, посмотрел на напарника.
– Что, какие-то проблемы, мальчик из ларца? – буркнул в усы Бутч глядя на детектива, но его тут же осадил Килмистер.
– Отлично, коль мы прошли этап обмена любезностями, предлагаю перейти к делу, – взял инициативу Бэнкс и наморщив лоб хлопнул ладонями над головой. – Сейчас мой напарник введет вас в курс дела, но при условии неразглашения, иначе нам придется вас всех убить, договорились?
– А вот и формальности мелкими буквами пошли! – скептически бросил Рауль.
– Тишина! – рыкнул Килмистер на парней и обратился к Бэнксу: – Разве у нас есть варианты?
– Хотел бы сказать, что вы или валите, или идете до самого конца, но вы уже и так знаете, что по уши влезли в дерьмо! Так каков ответ?
– Парни?
Они согласились разом, словно репетировали это в течение всего времени ожидания за дверью. При поддержке Питерса Бэнксу и Паскалю потребовалось около часа, чтобы ввести всех в курс дела. На каждый запрос они чаще молча кивали. Иногда один из них задавал вопросы. С виду они вновь начали походить на ту дикую стаю, которой всегда и являлись. Питерс пытался понять, что это ему напоминает, откинув домыслы, остановился на картинке из памяти. Так проходил брифинг перед операцией. Все собраны и молчаливы, а в воздухе чувствуется сдерживаемое профессионализмом напряжение.
Пошел второй час, и детективы предложили прерваться минут на пятнадцать. Эндрю поднялся на крышу, желая побыть наедине с мыслями.
Встал у края, курил и прокручивал в уме события последних дней. «Да, мы словно на военном брифинге, и всё это сильно смахивает на начало войны. – Облокотился на ограждение, бросил взгляд на медленно идущую по реке баржу. – Поразительно, ты ведь даже не испытываешь ничего. Вообще никаких чувств, словно с самого начала знал, как всё кончится, и искренне этого хотел. Такого исхода, чтобы в гордом одиночестве идти, жалея себя, но делать».
Дверь на крышу скрипнула, и он узнал голос Килмистера.
– Не против? – спросил тот, прикрывая дверь за собой.
– Нет.
– Красивый вид?
– Да, в нем вся соль жизни.
– Поделишься?
– Чем?
– Солью, – хмыкнул Килмистер.
– Не знаю, – закурил Питерс и поднял ворот куртки пытаясь укрыться от ветра.
– Я не настаиваю.
– Да нет. Я в том смысле, что не знаю, с чего начать.
– Попробуй с себя, – Килмистер облокотился на кирпичную кладку, прикрыв глаза, медленно вдохнул носом. В воздухе витала гарь и какой-то маслянистый привкус, что липнет к небу и остается с тобой на весь день.
– Я всегда шел против течения, – наклонив голову, сказал Питерс, – всегда это была какая-то внутренняя злость, знаете, когда хочешь сказать всему миру…