Цифры

Но чаще всего, когда глава города думал о жизни, ему просто хотелось хорошенечко так проблеваться. «Ну хорошо хоть просто глухие, а не слепоглухие гидроцефалы, слава, блять, господу», – думал он, опорожняя очередной ночью очередную стопку.

Однако все эти проблемы волновали только взрослых. Детей же не волновала их глухота. У них не было ни заниженной самооценки, ни проблем с коммуникацией. Обычные дети, которым хотелось всё узнать, всё попробовать, со всеми познакомиться, везде, со всем и со всеми поиграть. Как они общались? Жестами, конечно!

У местного дедушки Серафима когда-то была глухая тётя Юлька, и она учила его жестовому языку. Несмотря на преклонный возраст, дедушка помнил многие жесты, потому что они не раз пригождались ему в течение жизни: когда пожилыми стали его родители и родители друзей, многие из них частично потеряли слух, и жесты приходили на помощь.

Поэтому 5 июля – день, когда одинокий дедушка Серафим понял, что отныне в деревне рождаются исключительно глухие дети, а он единственный, кто знает жестовый язык – стал его личным праздником. Он широко отмечал этот день каждый год, раздавая всем своим птенчикам-подопечным облепиховое варенье и печеньки с корицей.

Когда прачке подходил срок рожать, она задумалась, как же назвать ребёнка. Сидела, слушала байки Серафима про Юльку, заплетала девчонкам цветные ленты в косы – прямо как они делали друг другу с сестрой Данайей, когда были маленькими – и подбирала имя. Она уже догадывалась, что ребёнок будет глухим, но ещё не знала, родится ли у неё девочка или мальчик, и хотела подобрать что-то такое, что подходило бы в любом случае. Как сейчас бы сказали, имя-«унисекс».

Серафим рассказывал, что Юлька, расставаясь с ним, каждый раз подносила губы к щеке и шептала «л-ю-б-л-ю-о». Воздух щекотно ударялся об щёку, выхлопная «ю» перетекала в беззвучную «о». Юлька осыпала чмоками его детишечье лицо, обнимала до кряхтенья и только потом уезжала, вытирая с полных щёк гремучие женские слёзы.

Захватив косичку левой рукой, прачка поднесла правую ладонь к рукам и попыталась беззвучно произнести в неё «люблю». На выдохе расслабленные губы превратили «ю» в «о», растворив звуки в коже. Так она поняла, что её ребёночка, какого бы пола ни родился, будут звать «Юо». И губами можно чётко артикулировать – имя визуально узнаваемое и легко считывается с лица, и дактилировать несложно, и на коже ощущается при произнесении, и вечно будет напоминать дитёнку о безграничном материнском «люблю».

И когда родилось её златокудрое дитятко с глазами доверчивого телёнка, она не только ощутила всепоглощающую любовь, но и почувствовала, что сделала правильный выбор.

__________

Ты чувствуешь это.

Да, это то, что заставляет тебя чувствовать.

Забавно, конечно, что тебя – как волны к берегу, как детей к насекомым, как песок к расщелинам – тянет к перфекционистам. К тем, кто может с уверенностью сказать тебе: «Да, ты восхитительна, ты великолепна, просто чудо. Но ты сделала недостаточно. Ты можешь ещё. Нужно ещё. Жизненно необходимо».

Это особые люди. Для них совершенство – это воздух. Такие умирают за идею. Да, сейчас не умереть на войне и не отдать жизнь в революции, но такие работают чуть больше, чем круглосуточно, и не столько за деньги или какие-то баллы-оценки, сколько за ощущение:

«В моих руках совершенство.

Я создал совершенство.

Я – совершенство».

Окружающим они кажутся чудаками. Фанатиками, городскими сумасшедшими, юродивыми. Или богами. Тонкая грань между совершенством и безумием. Ниточка вместо тропы между хаосом и божественным провидением. Существа, протворившие путь в довольствие, ибо-коли поглотили весь мир.

И глядя на них, ты видишь, куда идти. Они ненасытные, и, не насыщаясь, они пробуждают голод в тебе. Вы совы-неясыти: сколько ни пожирай, сколько ни создавай, сыт не будешь, полон не будешь, не успокоишься.

И ты улыбаешься! Он говорит тебе: «Нужно ещё», – и ты светишься! Она говорит тебе: «Не хватает», – и ты сияешь! «Нет пределов совершенству» – значит, вечно будет, куда идти, вечно будет, чего хотеть, вечно будет, ради чего жить, вечно будет смысл.

Бесконечная недостижимость совершенства означает бесконечное проживание праздника. Праздника порой горестного, порой с отчаянием и самоуничижением, но каждый шаг, каждый шаг к великой богине – лишь бы преклонить перед ней колени, лишь бы сказать: «Я раба твоя, и я пыталась», – и во всём есть смысл.

Вирус, вирус, вирус. Коли ты, человек, создашь хоть единое, чем можно гордиться, что можно Богу показать: «Смотри! Я – создал! И я так старался!» – то и не страшен вирус, и не страшны мучения, и не страшна смерть.

В песне Флёр шелкопряд единой тонкой нитью гордится, а чем будешь ты? Достояние твоё – что? Гордость твоя – в чём хранится, в каких сосудах спрятана, над какими пустынями возвышается, на чём держится?

А если всегда будешь стараться, то придёшь и скажешь: «Вот, погляди, Боже, на мои богатства». И не страшно умереть, и не страшны хлопки, и при встрече обнимешь старуху, как родную мамочку.

__________