Цикл «Аратта»

"…Если я соглашусь взять его в мужья, то он войдет в царскую семью, станет одним из нас — как стал мой благородный брат Киран, как того желал мерзкий Ширам… Но сейчас Станимиру очень сложно…"

Царевна обвела взглядом насупленных вендов в дорогих плащах. Они, как совсем недавно дородный распорядитель, явно не были рады видеть ее во главе стола.

"Да, ему будет очень тяжело справиться с ними… Я должна ему помочь".

Впустив Станимира, двери затворились. В чертоге по-прежнему царила тишина. Повелитель вендов подошел к почетному месту на помосте во главе стола, повернулся к сородичам и поднял руки, приветствуя их. Лесная знать ответила гулом и выкриками, суть которых Аюна понять не смогла.

Наконец шум утих. Из-за стола, стоявшего по правую руку, встал кряжистый седоватый венд и, из-под бровей глянув на гостью, обратился к Станимиру на своем родном языке. Однако тот лишь покачал головой и прервал его на полуслове:

— Я тоже рад видеть тебя, почтенный Бурмила. Но среди нас — высокая гостья! Если ты хочешь говорить о ней, говори так, чтобы она тебя понимала… — Молодой вождь оглядел собравшихся. — Это касается всех.

Над столами пролетел ропот. От Аюны не укрылось сердитое недовольство, отразившееся на многих лицах.

— Хорошо, — переходя на язык Аратты, процедил тот, кого вождь назвал Бурмилой. — Как понимать твою причуду, Вейлин, сын Айрелла? За твоим столом, среди мужей — чужеземная девица, да еще и на почетном месте! Или я уже выжил из ума и мне это грезится? Или, быть может, ты позабыл о старых обычаях? Что бы сказал твой доблестный отец, когда бы увидел такое?

— Мой отец был мудрый человек, — спокойно ответил Станимир. — И храбрый — каждый здесь может это подтвердить. — Он воздел руку и обвел взглядом зал. — Однако мудрость его и храбрость сгорели в огне на священном холме. Там же, как подсказывает мне память, покоится и прах твоего старшего брата, Бурмила. Желаешь ли ты повторить их судьбу? Я — не желаю. И не хотел бы видеть мертвым тебя и любого из вас. Вы все нужны здесь, чтобы наша земля обрела силу и величие. Гляньте на небо! Каждый день за его край скатывается дневное светило, а затем поднимается вновь — но уже с другой стороны. Спросите нашу гостью — она знает! Ей ведомы пути того, кого арьи именуют Исвархой! — Рука Станимира вдруг указала на царевну, и на нее устремились все взгляды — на этот раз не злобные, скорее недоумевающие. — Со смертью властителя Ардвана закатилось солнце Аратты. И пока неведомо, взойдет ли новое. Мы можем сделать так, чтобы оно взошло в наших землях… Ты спрашивал, Бурмила, не грезится ли тебе, что перед тобой девица? Я отвечу — грезится! Ибо сам Сварга, как бы ни величали его по ту сторону реки, сегодня послал луч своего сияния в этот дом. Царевна Аюна, дочь Ардвана, — воплощенная милость небес. Почтим же в ее лице подателя тепла и света. Послав нам свою земную дочь, Сварга подал великий знак! — Станимир пристально взглянул на собеседника. — Я ответил на твой вопрос, мой друг и сородич. И полагаю, сказал достаточно для пира…

— Прекрасная речь, Вейлин, — ощерился ничуть не убежденный Бурмила. — Мы все знаем, как ты умеешь красиво говорить. Но если царевна — дар богов, отчего же ты не отдал ее жрецам?

— Или, может, все проще: тебе приглянулась эта златовласая девица и ты нарек ее светом Сварги? — громко спросил еще кто-то.

Над столами пролетели смешки.

— Жрецы лишь служат богам, — ничуть не смущаясь, заговорил Станимир. — А военный вождь — их избранник и любимец. И раз вождю, а не жрецам была дарована солнечная царевна, значит это их воля и знак. Разве твое дело, Бурмила, обсуждать волю богов? Я сказал, и довольно!

Бурмила мрачно зыркнул на князя лютвягов, положил на стол тяжелые ладони с узловатыми пальцами и молча сел на место.

Аюна настороженно глядела на вендов, едва удерживая на лице надменное выражение. Она не подавала виду, но происходившее в пиршественном зале пугало ее. Она-то полагала, что ее беды остались позади, но, оказывается, все только начиналось! Не удержавшись, она кинула быстрый взгляд на Станимира. Он выглядел безмятежным и улыбался, как всегда. Но царевна уже не обманывалась по поводу этого спокойствия.

Речи князя сделали свое дело — никто не осмелился говорить после Бурмилы. Хотя, судя по виду присутствующих, недовольных осталось еще много.

Едва стих ропот, давешний распорядитель громко провозгласил:

— Посланцы из земель дривов и изорянского края!