Цикл «Аратта»

— Так поступают только дикари, — пробормотала Аюна.

— Ладно, скажу иначе. Ты хорошо слушала песню? За нами в погоню был послан отряд. Но вместо того чтобы ловить нас, они потратили время, пытаясь вытащить мать и сестер Кирана из трясины. А мы тем временем собрали войско, вернулись и истребили их всех. Это называется в Аратте военной хитростью. Ты же не хочешь сказать, что военные хитрости придумали дикари? Я был не просто хорошим учеником — я был лучшим! И благодарен за все, чему научился…

— Но ты же присягал! Ты же клялся Кирану в верности перед алтарем Исвархи! Его предвечный огонь превратит тебя в пепел!

— Над трупом моего деда я поклялся отомстить за убитых защитников нашей земли. Эта клятва превратила в пепел все следующие.

Аюна молча глядела на Станимира, не зная, что и сказать. Ее переполнял ужас и отвращение. Неужели все это правда? Неужели это тот самый ласковый, заботливый Станимир, который оберегал царевну по пути через вендские земли, внимательный к каждому ее слову и пожеланию? Как теперь разговаривать с ним, как вообще оставаться с ним рядом?!

Глава 7 Медвежий праздник

Прошедший вечер Аюна вспоминала с ужасом. Не то чтобы хмельное ударило ей в голову, но через какое-то время после начала пира свирепые лица вендов слились для нее в одно огромное лицо. Оно глядело на нее с хищным прищуром и скалилось, будто желая перекусить ее пополам, точно птичью кость. До нее то и дело доносились обрывки вендских фраз. Она не понимала их, но, судя по обращенным к ней взглядам, ничего доброго вчерашней ночью о ней сказано не было. И Станимир! Ладно — все прочие, но он…

Когда царевна наконец отправилась в постель, сон еще долго не шел. Ей все казалось, что злобные дикари притаились за дверью и ждут, только когда она заснет, чтобы ворваться. На пиру она сколько могла не показывала страха, но он пропитывал ее от пальцев на ногах до кончиков золотистых волос. Зарывшись с головой в пушистые шкуры, съежившись в комок, она глотала слезы и мечтала о родном доме, куда ей, похоже, не суждено было вернуться.

Ясным солнечным утром все эти темные страхи показались ей далекими и беспричинными. Однако когда, одевшись и отослав служанок, царевна решила было прогуляться по двору, то у порога своей горницы вдруг остановилась, понимая, что не желает далее ступить и шагу. "Бояться нечего, — пыталась убедить она себя. — Венды хоть и были недовольны, а все же склонились перед волей Станимира! Он заставил их замолчать… Значит, они не так уж и страшны. Пусть себе присматриваются и ворчат — ничего, привыкнут… Лишь бы он сам…" Что "он сам", царевна не могла определить даже для себя. Стал таким, каким она желала его видеть? Но ведь это невозможно…

Пока Аюна стояла перед дверью, убеждая себя выйти, с другой стороны послышался стук.

— Ступай, мне ничего не нужно! — воскликнула царевна, бросив взгляд на засов и невольно прикидывая, долго ли он выдержит натиск.

— Это я, — послышался снаружи голос Станимира.

Что бы Аюна себе ни думала о князе, а все-таки тяжесть сразу свалилась с ее сердца. Она быстро отворила дверь, впуская предводителя вендов.

— Рад видеть тебя в добром здравии, — поклонился тот.

— И тебе поздорову, — искоса глянув на него, склонила голову Аюна. — Проходи, к чему на пороге стоять?

Вождь прошел в горницу, встал у окна и поглядел на Аюну так, что у нее часто застучало сердце.

— Мне бы стоило тебя спросить, понравился ли тебе вчерашний пир, — заговорил он. — Однако полагаю, что он не принес тебе радости. Сперва Бурмила оскалился на меня… Потом Шерех вздумал петь… — Станимир вздохнул. — Я думал, всем понятно, что ты — не просто знатная девица, захваченная в набеге… Но они и не желают понимать!

— Ты ответил им вчера как должно, — тихо ответила царевна. — И мне тоже…

— А что мне оставалось?! Шерех очень надеялся посеять между нами рознь. Он считает, что я теряю себя… Что забыл о мести ради прекрасной дочери царя арьев…

— А это не так? — дрожащим голосом спросила Аюна.

Станимир не стал ей отвечать — лишь впал в мрачную задумчивость.

— Все это может кончиться скверно, — пробормотал он наконец.

— Исварха все видит, — холодея, ответила царевна. — Он защитит меня от людской злобы. Но скажи, отчего ты позволяешь своим людям возвышать голос в твоем дому? Мой отец никогда бы не допустил ничего подобного!

Станимир вздохнул:

— Что до твоего отца… Прости за прямоту, моя прекрасная гостья, — его удавили спящим, и он не смог этому помешать. А власти у него было куда больше, чем у меня. Твои предки царствовали над Араттой — дед твой, и прадед, и многие поколения в глубь времен…

— А ты?

— У нас, вендов, нет царей. Я лишь военный предводитель, первый среди равных, — напомнил вождь лютвягов. — Причем на время. Многому я научился в ваших землях, многому здесь. Удача доселе не оставляла меня в бою. Но только род лютвягов признает меня своим вождем по праву рождения. Над прочими же я стою по общему выбору, да и то пока за моей спиной боги.