Цикл

Она вцепилась руками в существо, потянула, и на мгновение почувствовала, как глубоко то сидит – этот был намного больше, чем вылезший из Марисоль. Она погрузила руки в шею и череп Ады. Затем, словно поняв, что его извлекают, или, может, ощутив ее тепло и пульс крови, существо с хлюпаньем отцепилось от Ады и повернулось, вцепившись в тонкую кожу руки Люси. Как только она увидела отросток, то сразу убедилась, что он являлся мутировавшим потомком того прототипа, что внедрили в Джейсона, – присосавшаяся к руке тварь была настолько отталкивающей, что даже у лучшей маркетинговой компании не получилось бы ее продать. Это не устройство – Оракул был живой опухолью, деформированным узелком иссиня-черной клеточной смерти, с восемью извивающимися щупальцами, на кончиках каждого из которых росли подобия крошечных черных костяных пил; в центре визжал обсидиановый клюв, а под вязким слизистым желе, покрывавшим все тело твари, мерцали электрические схемы. Глубже внутри виднелись прозрачные крошечные кисты, в которых было что-то мелкое – глаза? яйца? личинки? – от прикосновения Люси они закружились быстрее.

Ей хотелось швырнуть Оракула на землю и раздавить его подошвой, пока от него ничего не останется, пока каждая клеточка этой твари не разорвется, не иссочится и не изменится до неузнаваемости.

Нет.

Не думай.

Нельзя. Твой разум этого не вынесет.

Просто сделай, что должна.

Так она и сделала, без всякой мысли или причины: подняла Оракула к затылку и почувствовала, как рука освободилась от его хватки. В следующее мгновение все ощущения исчезли, и Люси подумала, что тварь все же успела умереть от выстрела, изуродовавшего лицо Ады, или от слишком быстрого извлечения.

Затем она поняла, что прошло меньше секунды, и, как бы ей ни хотелось думать, что существо сдохло, оно оказалось живым, а момент легкости, который она почувствовала, – всего лишь момент, когда Оракул прыгал с ее руки на шею.

Он приземлился и вцепился в нее.

Ощущение вернулось – шея горела. Она услышала, как рвется кожа, почувствовала сверление и испугалась, что сейчас голова отделится от тела, а затем что-то проникло внутрь, расползлось под кожей, поднялось по позвоночнику, распустилось над мозгом, будто уже давно там находилось.

Небо на мгновение стало красным, затем черным, затем снова серо-голубым.

Люси упала на колени, ее голова кружилась от запаха горящего бензина, цветущей вишни и плесени гниющих осенних листьев

а еще

пыли, рвоты и пыльцы можжевельника

и

приторно-сладкой гари от собак семьи Брюэра, и она снова увидела очертания их оскверненных трупов, но не как воспоминание, а поверх зрения, словно картинка была такой же реальной, как деревья и горы вдалеке.

По нижнему краю поля зрения проносились потоки данных на языке программирования, который она не могла понять. Остатки программ IMTECH, включенных в Оракула, появились на третьем слое. Ее взгляд скользил по тому, что осталось от интерфейса меню, и поврежденные иконки загорались, когда попадали в фокус. У нее закружилась голова, но она моргнула, и все исчезло. Она снова моргнула и увидела языки пламени, поднимающиеся по белой драпировке, и ей показалось, что она смотрит, как камера разворачивается, но затем услышала смех – это Люк Олсен – он отступал все дальше и дальше, и она поняла, что видит то, что видел он, когда сжигал чей-то дом, и, что хуже всего, от этого видения ей стало хорошо и радостно. Она посмотрела на свои руки за слоем пламени: они не дрожали. Люси почувствовала, как по лицу расползается улыбка.

– Люси, ты подключилась к ним? Сработало?

Голос, далекий.

Взволнованный.

Слабый.

Другой голос, ближе, в ее голове:

Ты всегда была одной из нас. Мы тебя понимаем. Понимаем твои чувства.

Ты можешь снова их пережить.

У тебя за спиной парень.

Он доверяет тебе. У него есть то, что нам нужно. А у тебя есть острый нож.

Пустота грядет.

Люси проигнорировала голос, его обещания и угрозы, а также начинающуюся в теле дрожь.

Ты не слушаешь. Мы тебе покажем.

Электричество пронзило ее сознание – и все вокруг окрасилось в еще более насыщенный красный.

На ее глазах горели родители. Она вдыхала их дым, пробовала их на вкус, когда они умирали.

Нет!