Цикл

Снова пламя. Память Люка Олсена украла ее зрение, выбив Брюэра за пределы восприятия. На этот раз она почувствовала запах огня. И что-то знакомое за дымом. Похожее на любимые духи Кэрол. Люк сделал шаг назад, и она поняла, почему Оракул показывал ей пламя.

Мой дом, подумала она. Хендерсоны.

«Он уже мертв, как и все остальные».

Именно это знание, окончательное уничтожение надежды на то, что Хендерсоны могли выжить, отозвалось болью потери в груди, но вполне реальной и настоящей, и, даже когда Люси смотрела, как горит дом, она чувствовала, как увиденное возвращает ее к себе, к телу, которое она знала.

Они хотели, чтобы она сломалась и подчинилась правилам их мира. Но что-то менялось внутри.

Люси поджала под себя ноги и дрожащими руками потянулась к Брюэру.

– Я здесь, но он возвращается. Заставляет смотреть. Помоги мне остаться. Садись. Держи меня за руки.

Он мог бы убежать, догадаться, что это ловушка, представить, как она тянет его к себе и впивается зубами в шею, отрывает плоть.

Тогда он мог бы решить, что Люси сошла с ума, или заблудилась, или все сразу, и нажать на спусковой крючок, послать последнюю пулю ей в мозг и освободить ее.

Вместо этого она почувствовала прикосновение его рук.

Видение ударило ей в глаза, пытаясь стереть всякое представление о происходящем. Тогда она увидела два пожара; людей, которые создали ее, и людей, которые любили ее, в языках огня, и почувствовала, как знакомые ярко-белые вспышки ярости переполняют ее, угрожая уничтожить, притянуть к пустому злому голоду Оракула.

Но при этом она ощутила огромную печаль об утерянном и о том, что все еще может потерять, и пропустила эту печаль через себя, потому что она реальна и принадлежит ей, и пусть она болезненна, но все же лучше, чем пустота.

Все это обрушилось на нее разом, и Люси поняла, что вторжение Оракула изменило ее разум, разрушило слои восприятия так, как не смогли детская травма и время, проведенное в режиме призрака, и, как раньше, она позволила гневу вскипеть, представила его лучом, устремленным в небо, и на этот раз произошло что-то новое.

Она закрыла глаза, и ее тело вернулось в пустыню. Перед ней сидел Брюэр, но ее разум наконец расщепился

на

две

части.

потом на три.

Люси из прежней жизни – напуганная,

покинутая и осмеянная, раздавленная страхом

и горем.

Мерцающий свет сбил ее с толку;

она открыла глаза и поняла,

что находится в комнате, которую построила

в своем воображении, с пустыми экранами

на стене, с землей, густо заросшей

темно-зелеными папоротниками.

Там был и Бакет, он все еще улыбался.

– Я думал, ты никогда не вернешься.

И другая Люси – сгусток животных инстинктов, существо, рожденное в новом мире, ищущее продолжения любой ценой.

У нее есть лишь одно удовольствие: видеть, как другое живое существо падает на землю, истекая кровью.

Она оказалась глубоко в пещерах, где десятки глаз смотрели на каменный купол, где что-то росло, ждало и требовало, чтобы его накормили.

И тело, будто совсем не ее,

дрожащее,

украденное,

поддерживаемое руками парня, ждущего ее возвращения.

– Он близко, Люси. Он хочет войти.

Громкий стук в дверь комнаты Бакета.

– Сделай что-нибудь.

«Ему нужен стимул. Больше ему ничего не надо».

В темноте навалилась тяжесть, давление, и она была всеми,

и никто больше не был собой, все превратились в трутней на службе у того, чем стал Оракул, комком органов чувств с неутихающей нуждой.

Они всё дрожали и дрожали, смотрели убийства слой за слоем на повторе, набрасывались друг на друга, когда того требовали желания.

И плоть некоторых размякла,

их кожа треснула,

что-то скользкое вылезало из раздутых конечностей,

так тела поднимались по стенам, спускали

плоды, вышедшие из маток, на дно пещеры,

и освобождали их,

неся потомство на стремительных волнах навстречу миру.

– Не хочу кормить его. Он уже и так силен.

Еще один оглушительный удар в дверь.

– Ты должна, Люси. Дай ему, что он хочет.

Ты должна поймать его сигнал или подавить его,

чтобы он сюда не доходил.

– Но я больше не могу быть той Люси.

Я никогда не хотела быть ею.

Они заставили меня.

– Прости, Лу.

Бакет шагнул ближе к ней, сладкий как весна,

запах его дешевого одеколона пробудил

ее чувства. Он обнял ее и прошептал на ухо:

– Ты должна положить всему конец.

Она накормила улей, позволила им почувствовать то, что чувствовала сама.

Больное удовольствие от насилия,

давить и не быть раздавленной.

Она показала им, что делала.

Кожа Бена рвется, собирается под ногтями, и свежие красные реки стекают по лицу.

Нос и зубы Эшли хрустят под камнем, ее тело

дрожит под телом Люси.

Лицо Брэдли крошится с каждым взмахом гаечного ключа, и ее переполняет счастье добычи, ставшей хищником.

Голова Тони раскрылась, опустела и задымилась по другую сторону от пистолета Люси.

Снова Бен, воскрешенный Оракулом только для того, чтобы ему выкололи один глаз, другой, расплющенная голова и горло под молотком в ее руках.