Цилиндр

Агостино. Не мешай мне, Бетти. (Вырывается и» ее рук и бы­стро спускается по лестнице. Он в двух шагах от Аттилио.)

Веттина последовала за мужем и стоит сейчас у него за спи­ной.

Можно!

Аттилио (к Родолъфо). Кто этот тип?

Агостино. Вы неграмотный, а?

А т т и л и о (обиженно). К вашему сведению, я окончил лицей и университет, причем — два факультета.

Разочарованный Агостино снимает цилиндр.

Беттина (к Аттилио). Милый человек, послушайте. В этом доме — замороженная квартплата. Мы въехали сюда еще до войны. Хозяин дома мог выселить нас только за неуплату.

Родольфо. Этим все и кончилось. Он подал в суд, н судья решил дело в его пользу.

Рита. Нам дали десятидневный срок: или мы погасим задолжен­ность, или нас выбросят на улицу. Без права на апелляцию. И никаких отсрочек.

Беттина. Мы задолжали триста -шсяч лир„. Понимаете...

Рита (достала из ящика комода лист бумаги и показывает его Аттилио). Вот уведомление.

Б е т т и н а. Мы всегда платили вовремя, но при том, что все до­рожало...

Агостино (неожиданно разволновавшись). Мне так стыдно смотреть этим ребятам в глаза... что я отхлестал бы себя по щекам собственными руками.

Родольфо. Что вы, дон Агостино? Вы-то здесь при чем? Мы ведь знаем, что небольшие деньги, которые мы вам давали каждый месяц, уходили на то, чтобы изо дня в день топить печку и чтобы у нас была тарелка макарон.

Б е т т и н а. Нам не удавалось сводить концы с концами, и в прошлом году мы сдали эту комнату им двоим.

Родольфо. Я приехал в Неаполь на курсы официантов, чтобы подучиться еще немного и, попытав счастья на конкурсе, попробовать устроиться в вагон-ресторан. Конкурс уже был: меня признали одним из лучших, но места все нет и нет.

Рита (ласково гладя Родольфо по голове). А пока что он должен браться за любую временную работу, чтобы не протянуть ноги.

Родольфо. По выходным дням меня берут дополнительным официантом, я подменяю больных, иногда обслуживаю свадьбы... летом мою посуду в ресторане... Когда говорят о дикости и о законе, не зная причин...

Агостино. А что тут, собственно, знать?! Я тридцать семь лет проработал сторожем в театре «Аполлон». Пусть это был на­родный театр, но все равно театр... И разве его не снесли в один прекрасный день, чтобы построить на его месте гости­ницу? Я получил свою жалкую толику денег и оказался на улице. Чем я разжился за тридцать семь лет работы? Ба­рабанным револьвером, с которым я дежурил по ночам и который год назад продал на пьяцца Франчезе, да цилинд­ром, который оставил какой-то иллюзионист у себя в убор­ной. Учтите при этом две войны, инфляцию и подорожание жизни... не говоря о властях, которые не отвечают на пись­ма и заявления... Вы настоящий синьор, сразу видно, что вы не знакомы с нуждой и что господь был милостив к вам I благословил ваш дом... Будь я на вашем месте, я бы, услышав такую невеселую историю, сказал: «Неужели я желаю зла этим и без того несчастным людям? Будем считать, что я переплатил на какой-то покупке, тем более что сто тысяч лир меня не разорят и не сделают богаче. Деньги, которые лежат на столе,— ваши. Счастливо оставаться, я пошел».

А т т и л и о. Именно так я и хотел бы поступить, но, увы, не могу. Мое положение будет поотчаяннее вашего. Вот уже двадцать месяцев, как я овдовел. За тридцать лет, что мы прожили с женой, царствие ей небесное, она родила на свет семерых детей, да продлит господь их дни, и сделала двена­дцать абортов, а от этого здоровее не станешь, и вот она умерла под ножом хирурга на пятом месяце беременности от преждевременных родов.

Б е т т и н а. Бедная женщина!

А т т и л и о. После года строгого траура я носил траур еще шесть месяцев, соблюдая все правила, отказывая себе решительно во всем, воздерживаясь от того, от чего обязан воздержи­ваться мужчина, потерявший жену. Только два месяца на­зад я позвал портного и обновил гардероб, поскольку я имел уже право снять траур и ни в чем себе больше не отказы­вать. И вы хотите, чтобы я оставил деньги и ушел? Что такое сто тысяч лир по сравнению с моей жизнью? Да будет вам известно, что у меня есть врач, который каждый день проверяет мое здоровье и от которого я постоянно слышу, что отправлюсь на тот свет, если не вернусь к нор­мальному образу жизни. У меня никогда не было женщин, кроме моей жены, и смею вас заверить, что после покой­ницы это (показывая на Риту) единственная женщина, ко­торая мне по-настоящему нравится и которую я хочу.

Родольфо ^зрываясъ). Слушайте, вы, к чему вы клоните?!

А т т и л и о. Вы знаете, к чему я клоню. И ваша жена знает, она поймала меня на удочку с балкона, а передо мной сговари­валась о цене с другим господином.

Родольфо. Мы же признались вам, что это был трюк, уловка.