Цинковые мальчики

- Как спрошу об Афганистане, у него волосы дыбом становятся - легче стричь.

А отсюда (прошло три года) тянет обратно не на войну, а к тем людям. Ждешь-ждешь, а уезжать в последний день жалко, кажется, у всех бы взял адреса. У всех!

У Лютика. Так звали Валерку Широкова, хрупкий, изящный. Нет-нет да и напоет кто-нибудь: "Руки словно лютики..." А характер железный, лишнего слова не скажет. Был у нас жмот, все копил, покупал, менял. Валерка стал перед ним, вытащил из своего бумажника двести чеков, показал и тут же на глазах у того одуревшего разорвал на мелкие кусочки. Молча вышел.

У Саши Рудика. Мы с ним в рейде встречали новый год. Елка - автоматы поставили пирамидой, игрушки - повесили гранаты. А на машине-установке "Град" зубной пастой написали: "С Новым годом!!!" Почему-то три восклицательных знака. Саша хорошо рисовал. Я привез домой простыню с его пейзажем: собака, девочка и клены. Горы он не рисовал, горы мы там разлюбили. Любого спроси: "О чем тоска?" - "В лес хочу... В реке искупаться... Молока большую кружку выпить..." В Ташкенте в ресторане подходит официантка:

- Миленькие, молоко берете?

- По два стакана обыкновенной воды. А молоко завтра будем пить. Только приехали...

Из Союза каждый вез чемодан варенья и березовый веник. Там же эвкалиптовые продаются - мечта! Нет, везли свои, березовые...

У Сашика Лащука. Парень чистый. Часто писал домой. "У меня родите старенькие. Они не знают, что я тут, я им сочиняю о Монголии". Приехал с гитарой и уехал с гитарой. Там разные люди были. Не представляйте нас одинаковыми. А то сначала о нас молчали, потом стали воображать всех героями, теперь ниспровергают, чтобы следом забыть. Там же один мог лечь рывком на мину и спасти даже незнакомых ему ребят, другой подойти к тебе и просить: "Хотите, стирать вам буду, только не посылайте на боевые".

Идут КамАЗы, и на козырьках крупными буквами: Кострома, Дубна, Ленинград, Набережные Челны... Или "Хочу в Алма-Ату!", Ленинградец находил ленинградца, костромич - костромича... Обнимались как братья. И в Союзе мы как братья. Ну кто еще из молодые может сегодня идти по улице с костылем и новеньким орденом? Только свой. Мой брат... Наш брат... Обнимемся, другой раз только на скамейке посидим и выкурим по сигарете, а кажется, говорили весь день. У нас у всех дистрофия... Там это было несоответствие веса росту... Здесь - несоответствие чувств возможности вылиться, выплеснуться в словах, в деле...

Ехали мы уже из аэропорта в гостиницу. Первые часы дома. Молчим, притихли. В один миг у всех нервы не выдержали, и разом выдохнули водителю:

- Колея! Колея! Держи колею!..

Потом хохот. Потом - счастье: да мы же в Союзе! Можем по обочине ехать... По колее... По всей земле... Пьянеешь от этой мысли...

Через несколько дней обнаружили:

- Ребята!! Мы все сутулые...

Не могли ходить прямо, разучились. Я себя полгода на ночь к кровати привязывал, чтобы распрямиться.

Встреча в Доме офицеров. Вопросы: "Расскажите о романтике службы в Афганистане", "Убивали ли вы лично?" Особенно девочкам нравятся кровожадные вопросы. Жизнь вокруг серенькая, щекочут себе нервы. Но вот же ни у кого не повернется язык завести разговор о романтике Великой Отечественной войны? Там воевали сыновья, отцы и деды. А тут - одни мальчики. Слепые и восторженные. Насмотрелся, как им всего хотелось попробовать. Попробовать убить. Страх попробовать. Гашиш. Один попробует - летает, а у другого шубняк: куст становится деревом, камень - бугром, идет и в два раза выше ноги поднимает. Ему еще страшнее.

Был и такой вопрос: "А вы могли не поехать в Афганистан?" Я? Я... У нас отказался лишь один - командир батареи, майор Бондаренко:

- Родину пойду защищать. В Афганистан не поеду.

Первое, что с ним сделали: суд офицерской чести - исключить за трусость! Пройти через это мужскому самолюбию? Петля на шею, пистолет - к виску. Второе - понизили в должности, как мы говорим, рассыпали звезду: из майора стал капитаном. И в стройбат. Через это пройти? Выгнали из партии. И через это? Выгнали из армии. И через это? Военная косточка, тридцать лет в армии.

- Что ты можешь? - спрашивают у офицера.

- Могу командовать ротой. Могу командовать взводом и батареей.

- Что еще можешь?

- Могу копать.

- Что еще?

- Могу не копать...

И через это пройти?

...На таможне у меня размагнитили кассеты с концертом Розенбаума.

- Что вы, ребята, делаете?

- А у нас, - показывают мне, - есть список, что можно везти, а что нет.

Приехал в Смоленск: из окошек всех студенческих общежитий несется Розенбаум...

А сейчас - надо рэкетиров напугать, приходит милиция:

- Давайте, ребятки, помогите.

Неформалов разогнать:

- Позовем "афганцев".

Дескать, "афганцу" привычно, ему все нипочем: крепкие кулаки, слабая голова. Все боятся. Все не любят.

Когда у вас болит рука, вы не отсекаете себе руку. Вы ее нянчите, чтобы вылечить. Вы ее лечите.

Почему мы собираемся? Спасаемся вместе. Но домой возвращаешься один".

Майор, пропагандист артполка.