Цион

То, что происходило дальше, отпечаталось в моей памяти странными отрывками. Я запомнила почему-то, как крепко сжимает мою ладонь жилистая, чуть шершавая рука ла’Суры. Как коротко стриженная трава колет ступни. Как щурится мама, когда Пустые выводят ее в сад, и светотень бежит пятнами по ее лицу, когда ее тянут под деревьями мимо. Как завязки ее рубашки от грубой хватки Пустых разъезжаются, обнажая острую ключицу, и тут же на эту ключицу падает мамина тяжелая коса. Коса чуть растрепанная и словно такая же робкая и неуверенная, как улыбка мамы, которую ведут, ведут дальше.

Ли’Мориус кивает маме, снимая в приветствии шляпу, и обнажает безупречно белые улучшенные зубы.

– Линна ла’Дор, верно? – роняет он. – Наслышан о вашем случае. Как жаль, что я ничем не могу вам помочь. Приятная встреча, пусть и последняя.

Я рвусь из рук ла’Суры, но та держит меня еще крепче. Пустые тянут маму прочь, а она бросает мне еще одну мягкую улыбку через плечо. Она ничего не понимает и, кажется, не может понять.

Чем она стала после операции? Осталась ли она Линной ла’Дор или ее новое тело было лишь тенью старого?

– Ли’Мориус, – бормочет ла’Сура прямо у меня над ухом, – у вас есть полномочия. Вы должны…

Ли’Мориус водружает шляпу обратно на голову:

– Нет у меня никаких полномочий, госпожа ла’Сура. Уж точно не для вас. А теперь оставьте девчонку и радуйтесь, что я не подаю на вас жалобу в Совет отправления наказаний. Она мое имущество, ла’Сура. А то, что провернули вы, – присвоение.

Ла’Сура шипит. Глаза ее чернее черного. Она так крепко сжимает мою руку, что мне хочется закричать.

– Ну же.

Ли’Мориус хмурится. Ла’Сура выпускает мою руку.

Глава 34. Мечты доктора ли’Мориуса

ОЧНУВШИСЬ, НИИЛ ДОЛГО не мог прийти в себя. Он лежал, глядя в обитый деревянными панелями потолок, и не мог даже повернуть головы. Он не чувствовал пальцев, не чувствовал ног. Жуткая мысль вдруг прошила его: а что, если его тела больше нет? Но, скосив глаза, он все же разглядел кисти рук, обмотанные проводами, белую рубашку, светлые брюки, голые пальцы ног.

Ниил выругался, но лишь мысленно: ни легкие, ни голосовые связки, ни язык его не слушались.

– Очнулись наконец, – раздалось в его голове.

Ниил попытался вдохнуть.

– Ждите, – снова зажглось в мозгу.

Ниил втягивал воздух, но все без толку. Дышал ли он вообще?

– Что со мной? – бросил он наобум.

Он не видел собеседника, но сообщение дошло.

– Станет лучше. Ждите.

Исчерпывающе.

– Почему я ничего не чувствую? Что с моим телом? – крикнул он.

– Экономьте силы. Много слов, – ответили ему.

Ниил прикрыл глаза. Рваная манера ментального общения Новых его раздражала. Сам Ниил формировал в голове полные фразы, как если бы проговаривал их вслух. Новые от такого давно отвыкли.

– Приготовьтесь. Боль, – услышал Ниил.

Он распахнул глаза. Боль? Нет, только не снова боль… Он и мысль оформить не успел, как все вокруг взорвалось. Каждая клеточка – от затылка и до кончиков пальцев ног – вдруг обрела плоть. И плоть эта плавала в чудовищной, сжирающей заживо боли.

– Секунду.

В сверкающих пятнах, поплывших перед глазами, появилась тень. Она наклонилась над плечом Ниила, и кожу шеи кольнуло.

– Это поможет.

Ниил стиснул зубы:

– Нельзя было сразу?

– Тело должно привыкнуть. Узнать себя.

– Вы… Что вы со мной сделали?

– Не надо волноваться.

Ниил зажмурился. По шее – и вверх, к голове, и вниз, к ключице – разливалась блаженная прохлада. Она захватывала с каждым мгновением сантиметр его тела за сантиметром. Медленно, но верно. Боль отступала. Только в висках колотилась кровь.

– Вы меня доделали, да?

Собеседник не ответил. Над Ниилом снова появилась тень. Ниил различил смуглое лицо, белый ворот халата и круглый значок с инициалами «Л. ли’О.».

– Вставайте.

Ниил приподнялся. Комната перед ним чуть наклонилась, а потом выправилась, но он узнал ее сразу. Стены, обитые деревянными панелями, паркетный пол, живые растения, от которых шел влажноватый аромат зелени, – из всех Новых доктор ли’Мориус отличался, наверное, самой ярой любовью ко всему «живому», и каждая палата, каждая подсобка его медицинского центра была обустроена органикой. Ниил сразу вспомнил день своей операции. Даже в стерильном белом зале жили растения, пусть и за стеклом.

Ниил сел и уставился в окно. Операционная находилась на первых этажах: ее окна выходили в сад. Эта же палата находилась выше: из нее сад открывался сверху. Расчерченный линиями дорожек и пунктиром шаровидных кустов, он заканчивался зеркальной оградой из сверкающих высоток. Тонкие, как колонны из стекла и золотистого металла, высотки делали Полис как две капли воды похожим на Цион. Но Цион обновленный, живой, не тронутый бомбежками.