Ципили, Тимбака и смех

— Ну, это уж ты слишком… Шестьдесят раз… Такое даже самому знаменитому кудеснику не под силу… Если бы ты могла делать столько мертвых петель, давно была бы чемпионкой, прославленной среди всех волшебников мира, и к тому же была бы удостоена специального звания и медали Пиндо. — Тут Ципили с гордостью показала на грудь: — Видишь? Вот такая медаль была бы и у тебя. Я делала сорок мертвых петель. И еще пикировала головой вниз. Однажды помело из-под меня унеслось, так я ринулась за ним и почти у самой земли поймала его. За мной и молния не поспевала. Я была самой быстрой и ловкой среди всех кудесниц… Вот так-то!.. А ты все врешь! Никаких шестидесяти мертвых петель ты не делала…

— Что верно, то верно, ты была настоящей чемпионкой. Но и я не вру. Честное колдовское, я делала шестьдесят мертвых петель. Просто поблизости никого не было, и потому мой рекорд не засчитан…

— В один миг я достигала северных льдов, — задумчиво продолжала Ципили. — А однажды спасла маленького мальчика-эскимоса…

Тимбака при этих словах вскочила и вцепилась в волосы Ципили.

— Ах ты, вонючая жаба! Еще и бахвалишься, да?! Мало того что сама из-за этого потеряла колдовскую силу, ты и меня ввергла в беду. Из-за этой твоей доброты мы обе потеряли колдовские способности.

Тимбаке вспомнилась вся история их несчастья, и от злости она, сколько хватило сил, рванула Ципили за волосы.

— Отпусти мои волосы!.. Отпусти, говорю!.. Что ж, так и будешь теперь, раз на двести лет моложе, таскать меня за волосы? Отпусти, слышишь? Они ведь у меня свои, больно! Это же не парик, как у тебя…

Тимбака отступилась, но была еще полна злобы, и потому носилась по лужайке как скаженная, готовая сделать что-нибудь эдакое!.. Но, не найдя, что именно сделать, вдруг выхватила из земли свое помело и… стала опять колошматить Ципили. Та, отмахиваясь, кричала на весь лес:

— Одумайся, образумься! У меня ведь тоже есть помело!..

— А ты не смей больше напоминать мне про эскимосика! Поняла? Никогда больше о нем не напоминай. Иначе я за себя не отвечаю! — уже со слезами взмолилась Тимбака, бессильно падая на траву.

Ципили опустилась с ней рядышком.

— Слезами горю не поможешь. Надо что-то придумать.

— Что, что придумать?! Раньше надо было думать.

— Глядите-ка вы на нее! Овечка невинная. Не спускалась бы за мной на помощь, зачем кинулась вслед? Ты же знала, что добрые дела колдуньям запрещены, что они им не прощаются. Что для добрых дел существуют добрые волшебники? Если бы ты не поспела ко мне на помощь, я бы не смогла спасти эскимосика. Ведь мне надо было либо помело бросить, либо ребенка?

— Я и сама не знаю, как это вышло… Глянула на несчастного, жалко стало.

— «Жалко стало». Я-то стара уже, память попритупилась, забыла, как нам следует поступать в таких случаях, а ты, вместо того чтобы остеречь меня, кинулась помогать, Тим-ба-ба!

— Виновата, что и говорить, — согласилась Тимбака.

— А в общем-то, я виновата! — сказала вдруг совсем тихо сразу погрустневшая Ципили.

И они опять смолкли, понуро сидя на травке. Издали их можно было принять за обычных старушек.

Они долго сидели бы так, молча уставившись в одну точку, не появись вдруг над ними Ворон.

— Кар, кар, кар, — закаркал Ворон.

Первой очнулась Тимбака.

— О чем это он, я не поняла? — спросила Тимбака.

— Черт бы его побрал! — закричала Ципили и бросила комок земли в Ворона.

Тот обиделся, отлетел от них и уселся на самую макушку дуба с таким видом, словно хотел сказать: мол, раз вы такие неблагодарные, ничего от меня не услышите, я пострадаю, но и вам несладко придется.

— Тимба, а Тимба! — потянула за руку подружку Ципили.

— Отстань от меня! — оттолкнула ее Тимбака.

— Не вешай нос, — сказала Ципили, — что-нибудь придумаем. Как-нибудь выйдем из трудного положения.

— Придумаем, придумаем! Тридцать лет уже слышу одно и то же.

— Только, пожалуйста, давай больше не будем ругаться, а то опять все к черту полетит. Если нам объединить остатки наших колдовских сил, мы еще сумеем сделать какое-нибудь доброе… Ой, я хотела сказать, злое дело… Искупим свою вину, и к нам опять вернется прежняя колдовская сила. Ох, пусть только тогда кто-нибудь попадется мне в руки.

— Ну да, сиди тут и жди, пока кто-то попадется тебе в руки.

Может, сам придет?

— Зачем же здесь сидеть? Выйдем к большой проезжей дороге и там будем ждать. Кто-нибудь наверняка нам попадется, а уж там мы сотворим все, что захотим!

— Но как же, какою силой мы сотворим с тобой зло? Мы же ни на что больше не способны? Куда на таких облезлых метлах сдвинешься? Они нас даже до твоей проезжей дороги не перенесут.

Ципили поднялась, огляделась вокруг, четырежды прокричала «кыш, кыш» и, повернувшись к Тимбаке, сказала:

— Тимба, бума Кумайни! Я еще кое-что могу!

Тимбака почему-то тихо-тихо спросила:

— Что? Что ты можешь?

— Кыш, кыш… дири-дим-бо. Кыш, кыш. Мири-мин-го. Я еще… Я еще могу прикинуться добренькой. — При этих словах она, как умела, изобразила доброе лицо.