Цирк

Мама на этом не успокоилась, Оля слышала, как она жалуется отцу, что «Влад учиться не хочет, а только шляется и играет в непонятно на какие деньги купленный “Денди”» и что «этот его дружок Азат до добра не доведет». Оля не стеснялась подслушивать и подглядывать. Кухня в их доме была местом хранения – и разоблачения – секретов: многое было тут случайно или нарочно услышано или увидено другими членами семьи. Мама, которая часто заставала Олю за столь неблагородным занятием, конечно, шикала на нее. Но шикала формально, она и сама была этому занятию не чужда: если Оля приводила домой Жорика и они прикрывали дверь кухни в поисках уединения (школьные сплетни сами себя не расскажут), мама периодически заглядывала к ним, делая вид, что ищет ножницы или какое-нибудь особенное полотенце. Ножницы и полотенце почти никогда не находились, а если и находились, то бывали незамедлительно перенесены в другую часть квартиры и оставлены там как ненужные.

В этот раз кухонные диалоги показались Оле особенно занимательными.

– Я слышала, что Азат употребляет! – продолжала переживать мама и все сморкалась в платочек. – Это все ты виноват, избаловал мальчишек!

– А Оля твоя? Много, что ль, умеет, кроме клоунства этого? – возмущался папа, и на этом разговор заканчивался.

Оля все еще надеялась доказать отцу, что она занимается чем угодно, но только не «клоунством». Она подложила ему в карман билеты на следующее представление и молилась всем известным богам, чтобы он не выкинул их в мусорку вместе со старыми чеками из продуктового магазина. Шоу планировалось только в следующие выходные, руководство отменило представления в будние дни, оставив в пятницу, субботу и воскресенье.

– По экономическим соображениям, – так объяснил директор расшумевшейся труппе.

– Так мы же и в другой город уехать можем! – выкрикнул клоун, с которым по всем городам и весям колесили три маленькие дочери.

– Не можете, пока начальство не одобрит, – пожал директор плечами и снова заперся в кабинете.

Огарев перестал приносить на работу банки с едой, от которых прежде ломилась гримерка. В столовую они с Симой тоже перестали ходить. Оля выделяла из своего скудного гонорара деньги себе на еду, а остальное честно отдавала маме. Однажды она решилась и пригласила Симу сходить с ней поесть. Сима стоял возле своей гримерки с глухонемой Коломбиной. Она что-то эмоционально объясняла Симе на языке жестов, а он так же эмоционально отвечал. Потом она взмахнула руками, как уставшая бабочка, капризно мяукнула и убежала. Сима не последовал за ней. Тогда Оля вышла из-за угла и направилась прямо к Симе, ощущая под ребрами привычные тиски сомнений, которые мучили ее с первой встречи с ним в цирке.

– Я в столовку иду. Хочешь со мной? – В этот раз она спрашивала как хозяйка положения.

– У меня денег нет, – пожал плечами Сима.

Оля замерла от такой неожиданной честности. Олин папа продал бы душу или какой-нибудь другой жизненно важный орган, но ни за что бы не сознался женщине, что он попросту беден.

– У меня есть, – прошептала Оля.

– Ну пошли тогда. – Сима снова пожал плечами.

В столовой он ел так, как будто никогда не видел слипшихся макарон. Олиных грошей хватило на один обед, и теперь они делили между собой суп, второе и свекольный салат с чесноком. Сима чесноком побрезговал, и Оля ковыряла вилкой салат. Она думала, что, если он полезет целоваться, она дыхнет на него и все испортит. Несколько раз она прокручивала в голове, как это будет, на замедленной съемке. Очнулась, лишь когда Сима, вытирая рот салфеткой, окликнул ее:

– Ты на репетицию-то идешь? Отец орать будет, что опоздали.

Оля посмотрела на недоеденное свекольное месиво и, сморщившись в очередной раз от запаха чеснока, встала из-за стола. Доедать не хотелось. Теперь ребра сдавливало чувство неутоленного голода и еще ощущение, что салат был несвежий.

Сима вышел из столовой, не дожидаясь Оли. Она побежала за ним в манеж и с тоской проводила его глазами – Сима направился к своей подружке, которая привычными жестами попросила его застегнуть замок тренировочного комбинезона у нее на спине.

Глава 8 Презервативы

Сентябрь 1994 года

Саратов, Цирк имени братьев Никитиных

Вызывая сына на разговор, Огарев знал, что сам – плохой пример. Таня продолжала устраивать истерики и уходить к маме, и Огарев постепенно становился в этих ее состояниях ненужным звеном. Если бы его вдруг не стало, она бы обижалась на его портрет на стене и ходила к маме по привычке. Так он ей и сказал однажды, и Таня незамедлительно собрала сумку и пропала у мамы на несколько дней.