Читаем Цирк полностью

Цирк

Обратно они возвращались не разговаривая. Оля посматривала на Симу, который теперь шел в одной футболке, мелкий дождь оставлял на ткани косые отметины. С рассветом холодало. Оля куталась в Симину куртку. Куртка доставала ей почти до колен. Оля подумала, что впервые не хочет покидать Заводской район. Как только они вернутся в цирк, Сима снова будет с Коломбиной. Увек, холмы, их трехчасовая прогулка и возвращение в город перестанут быть важными, ведь все, что подстраивал Огарев-старший, было таким же театром, какой он создавал на манеже, все оказывалось ненастоящим, неприменимым в реальной жизни.

Оля помнила об этом, когда отдавала Симе его куртку и закрывала за ним дверь квартиры. Помнила, когда прислушивалась к его шагам: как он спускается по лестнице и как хлопает железная дверь подъезда. Помнила, когда пробиралась мимо спящих родителей за шкаф и прятала продрогшие (все в гусиной коже) коленки под одеяло. Только она совершенно забыла об этом наутро. У служебного входа в цирк она столкнулась с Симой и Коломбиной, которые вместе заходили внутрь. Она пробежала между ними, разбив их сцепленные руки, и, обернувшись, увидела, как беззвучно посмеивается над ее поступком Сима и как Коломбина трет одной рукой ушибленные костяшки пальцев другой.

Глава 10
Коломбина

Сентябрь 1994 года

Саратов, Цирк имени братьев Никитиных

Оля провожала Симу до дома в те дни, когда он возвращался с репетиции без Огарева. Передвигаясь короткими перебежками, она замирала на углу Чапаева и Кирова, чтобы понаблюдать, как его широкоплечая фигура удаляется прочь, а потом вовсе пропадает в арке. Оля больше всего на свете хотела столкнуться с ним в этой самой арке, и чтобы обязательно, как в кино, рассыпались на асфальт ее вещи, укатились подальше мячи для жонглирования (так они хорошо для этого подходили!), и чтобы Сима помогал ей собирать их так долго, как это только возможно. Но Оле всегда было с ним не по пути. Сима уходил, а она поворачивалась спиной к «Детскому миру», снова переходила на другую сторону к Крытому рынку и шла на остановку, чтобы дождаться единственного трамвая, который шел в ее район. Зимой ее встречал неприветливый неосвещенный двор, летом – сумерки, в которых обшарпанные дома на Азина выглядели еще беднее и обездоленнее. На лавочке у подъезда с недавних пор валялся алкаш дядя Витя, которого тоже погнали с папиного завода под сокращение. «С тех пор Витек и не просыхает», – вздыхал отец, беседуя с матерью на кухне вечерами. Оля не разделяла его сочувствия. Она, заходя в подъезд, молилась, чтобы дядя Витя не проснулся, пока она не окажется в безопасности квартиры.

В один из таких дней Оля не успела на трамвай. Стоило Симе в очередной раз свернуть в арку, а Оле шагнуть в сторону остановки, как на ее пути возникла девушка в пальто нараспашку. Под пальто виднелись яркие ромбики, помпоны и золотые пуговицы, и Оля, даже не успев посмотреть девушке в лицо, поняла, что перед ней дочка Сан Саныча.

– В костюмах запрещено на улицу… – пробормотала Оля.

Девушка замахнулась. Воздух вокруг них наполнился свистом, Оля не успела перехватить руку соперницы, увернуться или прикрыть лицо. Она согнулась пополам, прижимая руку к щеке, а когда отняла от лица ладонь, увидела на ней кровь. Зажмуриваясь от боли, она все-таки смогла взглянуть на Коломбину. Та уже уходила в сторону цирка, в ее маленьком кулачке что-то поблескивало, и Оля сквозь звенящую замыленную картинку (зрение как будто бы резко упало после удара и тут же вернулось в норму) разглядела в руке Коломбины карабин, надетый на манер кастета.

– Хорошо, что не лбом или виском!

Огарев доставал из разоренной аптечки пластыри и бинты. Они сидели прямо на полу, и Огарев обрабатывал Олину щеку йодом. Оля уже успела рассказать историю, как она «шла, споткнулась, полетела носом вперед и ударилась о бордюр».

Огарев не поверил, но виду не подал и теперь бормотал и суетился: Оля слышала обрывки фраз про вероятность сотрясения мозга и про то, что Оле нужно домой. Домой она не поехала. Позвонила родителям и соврала, что репетиция продлится до утра. Мама лепетала что-то про школу, но Оля нажала на рычаг, не дослушав.

– Дядя Паша. – Оля стояла спиной к наставнику: все еще держа в одной руке трубку аппарата, другой она ощупывала тонкие шершавые полоски пластыря, которые стягивали кожу на щеке. – Вы обещали, что научите меня всему. Расскажите про темноту. Научите. Мне же не могло все это присниться?

– Не могло. – Огарев закряхтел, поднимаясь с пола. – Этому нельзя… как бы сказать лучше… научить – в полном смысле этого слова.

– Но вас же как-то научили. – Оля повернула голову вправо, Огарев уже стоял рядом.

– Пойдем, я тебе кое-что покажу. – И наставник исчез в коридоре.