Цирк

Огарев засмеялся:

– Если он захочет, то в любом номере программы отработает не хуже того, кто этот номер придумал.

– А почему не работает тогда?

– Не хочет. – Огарев пожал плечами.

– Это все, что вы собирались мне показать?

Огарев не ответил, и они продолжили путь. Коридор упирался в единственную дверь. Огарев толкнул ее, и за ней показалась комната – обыкновенная комната, какие бывают в старых советских квартирах. Ковер на стене, две односпальные кровати, стол, стул, настольная лампа, походная электрическая плитка, чайник и самогонный аппарат в углу. И все-таки разница с обычной квартирой чувствовалась. Тут не было ни картин, ни фотографий, ни книг, ни других предметов интерьера, которыми любой человек пытается украсить или как-то оттенить свое жилище. Зато все свободные полки, стол и даже прикроватные тумбочки были заставлены сосудами: бутылки, пробирки, флаконы, с узкими горлышками и с широкими, превращали комнату в за́мок из стекла, в королевство кривых зеркал, и Оля шла медленно, смотрелась в каждый сосуд, заставляла себя ступать осторожнее, чтобы ничего не задеть и не разбить.

– Это Сан Саныча. – Огарев заметил интерес Оли к сосудам. – В общем-то просто коллекция, хотя он утверждает, что пытается вывести джинна.

– Вывести джинна? Синего, как в «Аладдине»? – Оле показалось, что она неверно расслышала.

– Да, типа того, – неуверенно проговорил Огарев, осматривая замок двери с бордовой обивкой и цифрой 13.

В некоторых местах обивка была прожжена, потрескалась, из нее торчали нитки и вываливался поролон. Цифра 13 покосилась. Тройка вовсе лежала на спине, а единица была наклонена по диагонали – дверь будто бы долго и упорно били ногами за то, что она не открывалась.

– Я не видел мультик, – признался Огарев, выдержав паузу. – Про «Аладдина» не смотрел. В моем детстве не было.

– В моем тоже. Артёмка смотрит.

Оля перевела взгляд на ковер на стене. Теперь он стал копией ковра из мультфильма. Не хватало только золотых кисточек по углам.

– Что это за дверь?

Огарев поднял бровь так, что морщины на его лбу затанцевали в свете строительного фонаря.

– А ты видишь дверь?

– А не должна?

Огарев продолжил возиться с замком. Он щелкнул, и Огарев дернул дверь на себя. Дверь задрожала, как струна, но не поддалась, и Огарев дернул сильнее. Дверь резко распахнулась. Единица съехала набок еще немного. На темную напомаженную шевелюру Огарева посыпалась побелка, отчего он сделался совсем седым. За дверью был проложен ход, по которому Оля и Огарев долго ползли, пока впереди не показалась лестница, а над ней – люк, какие обычно можно встретить на улице, если смотреть под ноги, а не куда-то еще.

– И давно ты видишь двери, которых нет? – спросил Огарев, когда они остановились у люка.

– Мы ведь в нее вошли, – с удивлением ответила Оля, стараясь, чтобы ответ звучал как можно убедительнее.

«Он точно больной». – Оля начинала сомневаться в душевном равновесии наставника, и осознавать это, находясь с ним в одном замкнутом пространстве, ей не нравилось.

– Ну и где мы сейчас стоим? – спросил Огарев.

– Я откуда знаю? Какой-то подземный ход.

Огарев хмыкнул:

– Я тоже сначала думал, что подземный. А нормальные люди вообще видят лестницу. И люка никакого не видят. Только балки и металлические опоры.

На слове «нормальные» Оля вздрогнула. Огарев заметил это, но ничего не сказал, взобрался под потолок и принялся возиться с люком.

Он несколько раз пытался нажать и повернуть печать с надписью «1931», но печать заедала и возвращалась обратно.

– Пока реконструировали, все тут перелопатили, – ворчал Огарев. – Хотя я с Сан Санычем после реконструкции тогда приходил…

Печать поддалась, и люк с жутким скрипом и лязгом поехал куда-то вправо. Оля зажала уши, а когда отняла руки, то услышала вой ветра снаружи. Огарева уже не было рядом. Оля вздрогнула, схватилась руками за лестницу, ведущую наверх, и стала подниматься. Сердце билось как барабаны перед «гвоздем программы» – дробью, три раза за одну ступеньку. Вдруг Огарева и не было? Вдруг она пришла сюда одна? Оля вынырнула из люка, и ее ударило порывом ветра. Под ногами панцирем большой черепахи расстилался купол цирка. Оля опасливо оглянулась, кроссовки заскользили по металлической поверхности, и она присела на четвереньки, чтобы не покатиться вниз. У самого края купола маячили две фигуры, их окутывал черный туман. Оля прищурилась: коренастая фигура Сан Саныча и длинная – Павла Огарева. Больше на крыше никого не было.

– Эй! – крикнула она, надеясь, что ветер и туман не заглушат ее голос. – Вы мне это хотели показать?