Цирк Обскурум

Иметь выбор — это странно. Раньше я знала, что умру в том доме, и часть меня даже смирилась с тем, что я буду боксерской грушей Роджера до того дня, когда меня заберет тьма, но сегодня вечером они дали мне выбор. Я могла бы начать все сначала, я могла бы пойти куда угодно, но даже когда я думаю об этом, эта мысль только наполняет меня страхом. Здесь, в единственном месте, где большинство людей находят острые ощущения и необычность, я чувствую себя умиротворенной, как дома, как в детстве. Чувство безопасности наполняет все мое существо, и это что-то настолько чуждое для меня, что это трудно принять. Я не знаю, из-за знакомого запаха попкорна и сахарной ваты, цирковой музыки или просто из-за мужчин, которые привезли меня сюда, но я чувствую себя в безопасности.

Может быть, именно поэтому я так быстро решила остаться, хотя не могу сбросить со счетов ощущение, что что-то в моей душе откликнулось еще до того, как я успела обдумать это предложение. В любом случае, я сделала свой выбор, и теперь я здесь. Не знаю, что это значит, но узнаю сегодня вечером на церемонии. Простое упоминание об этом вызывает во мне что-то темное, что-то почти похожее на возбуждение. Как странно чувствовать себя такой живой после столь долгого оцепенения. Как будто какой-то спящий зверь внутри меня просыпается.

Отбрасывая эту мысль прочь, я расслабляюсь в постели и оглядываюсь по сторонам, поскольку мне больше нечем заняться.

Палатка довольно просторная, с небольшой кроватью, покрытой разноцветными одеялами и подушками разного цвета. В основании стоит старый деревянный сундук, закрытый на замок. На полу огромный круглый разноцветный ковер, по краям которого растет трава. Столбы, удерживающие палатку над нами, ярко-красного цвета. Фонари и свечи расставлены по всей комнате, расставлены на коробках и ящиках, создавая уютное освещение.

Я слышу смех и крики радости. Я чувствую запах цирковой еды и почти ощущаю волнение и счастье посетителей. Это заставляет меня улыбнуться, несмотря на боль, все еще остающуюся в моем теле, и я откидываюсь на спинку стула, прислушиваясь к знакомым звукам.

В конце концов, я задремала, потому что, когда я просыпаюсь, чья-то твердая рука трясет меня за бок. Я резко распахиваю глаза, сталкиваясь с яркими зрачками в темной палатке.

— Пора, — говорит мне страстный голос, когда мои глаза расширяются, блуждая по мужчине, склонившемуся надо мной.

Это не Спейд и не Даймонд.

Мой взгляд останавливается на маленькой черной татуировке под его левым глазом, и я сразу понимаю, что это его имя. Кажется, все они по какой-то причине выбрали карты мастей в качестве своих прозвищ. Мгновение я просто смотрю, очарованная его красотой, такой, какой я никогда раньше не видела. Его волосы черные и блестящие даже в тусклом свете, разделены слегка боковым пробором и подстрижены чуть выше ушей, а бакенбарды сформированы в виде треугольника. Его брови такие же темные и густые, как и волосы, они пересекают глубокие карие глаза, которые, кажется, поглощают меня целиком. У него более длинные ресницы, чем я когда-либо видела у кого-либо из мужчин, нос прямой и длинный, а подбородок точеный и покрыт легкой тенью щетины, особенно над полными губами. Он выше меня и гибкий, но я вижу, как напрягаются мышцы под его просторной белой рубашкой, заправленной в свободные брюки палаццо.

Он красив, как раз из тех мужчин, о которых пишут в газетах.

Должно быть, я пялюсь на него, потому что он наклоняет голову.

— Ты меня слышала?

— Пора? — Я заставляю себя сесть, мои щеки пылают от того, что меня застали за разглядыванием. — На церемонию? — Спрашиваю я, мой мозг медленно возвращается к жизни.

Он молча кивает, протягивая мне руку с длинными чистыми пальцами. Я вкладываю свою в его руку, прежде чем успеваю остановить себя. Что-то в нем мгновенно успокаивает меня. Другой рукой он обнимает меня и помогает подняться на ноги. Я передвигаю костыли, пока не могу подпрыгнуть рядом с ним ко входу в палатку. Оказавшись там, он останавливается, вынуждая меня остановиться рядом с ним.

— Не бойся, Эмбер. Здесь тебе ничто не причинит вреда. Ты больше не одна. — Он выходит из палатки прежде, чем я успеваю заговорить.

Я молча следую за ним, его слова звучат в моей голове, пока я прыгаю по заросшему травой цирку, который сейчас затих. Странно видеть его таким мертвым после ночного шума. Свет все еще горит, но заведение пусто. По земле разбросаны попкорн и орешки, а также билеты и забытые игрушки, брошенные в спешке по возвращению домой. Везде палатки, деревянные хижины и ларьки выстроились вдоль тропинки, которую мы пересекаем перед большой вершиной, но мы не заходим внутрь. Вместо этого мы направляемся вглубь цирка, подальше от зрелищной публики и в самое сердце этого места.

Вдали от света и радости мы погружаемся во тьму, и, несмотря на все, что случилось со мной в тени, я ухожу охотно. Я следую за Клабом все глубже и глубже, пока единственный свет, который мы видим, — это свет полной луны.

Когда мы обходим последнюю палатку, я вижу их.