Цирк зажигает огни

Потом Котька, словно читая мои мысли и видя мою беспомощность, осторожно высвободила из моих рук свою голову и ушла в клетку. И оттуда долго и жадно смотрела на меня.

Наверное, в этом странном поведении зверя сказалось его недоумение: ведь такой слабой ей не приходилось видеть меня. Но об этом я догадываюсь только сейчас, стоя на вокзале и ожидая поезда, с которым ехала Котька на свои гастроли, где выступала уже без меня.

Мимо проходят люди. Их всё больше и больше. Они оживлены. Видимо, пришел состав с нашими животными. Да, правильно. И вот я у клетки. Передо мной большая, безразличная ко всему и уже незнакомая мне рысь.

– Котька! Котька! – повторяю несколько раз, стараясь быть спокойной, и не отрываясь смотрю на неё.

Рысь неподвижна.

– Котька!

Она шевельнулась и снова застыла, будто прислушиваясь.

– Котька! – уже с отчаянием кричу ей и прижимаюсь к самой решетке.

Вдруг Котька рывком вскакивает и, глухо заворчав, идёт на мой голос…

Подходит, неторопливо обнюхивает моё пальто и снова бредёт к себе в клетку.

– Котька!

Мне снова хочется позвать её. Однако это бесполезно: Котька лишь смутно помнит мой голос. Что ж, так и должно быть – ведь у неё теперь новый хозяин.

1959

«Ваш номер!» Повесть

Светлой памяти моих родителей – Зинаиды Тимофеевны и Народного артиста СССР Юрия Владимировича Дуровых

Я встретилась со слоном не в цирке и не в зоопарке. В порту Одессы затерялась баржа. Да, затерялась, я не оговариваюсь, потому что кругом громоздились подъёмные краны, похожие на железных жирафов, звеняще переговаривались гудки пароходов и среди них стояла небольшая баржа со слоном. Слона провожали на пенсию. Слон был не один, с ним отправлялся в путь и ослик Пиколлё. Стояли они, как всегда, рядом: огромный слон и его верный друг, кроха-ослик.

Короткий гудок буксира. Над трубой мгновенно горделиво взвился дымный тюрбан, качнулся, приветствуя небо перед морским походом, и стал растворяться.

Слоновьи уши-лопухи хлёстко забились. Ослик насторожился. И вдруг оба – один мелко и трубно, другой протяжно – зарокотали в два голоса. Быть может, так торжественно они прощались с цирком, с Одессой. Или мне это показалось в ту минуту. В эту минуту я пожалела, что не вела дневника своего детства. Сейчас я воочию видела его перед собой. Слон – мой дневник. Каждая морщинка у глаз, на хоботе, боевая рана на ноге – вехи циркового детства: последняя страница – слона ведут на пенсию.

Баржа уже колышется на волнах, затем едва виднеется, а я, не отрываясь, слежу за ней. Ведь это навсегда в море уплывало моё детство.

Глава I

Я помню себя в те годы, когда, шагая с отцом по кулисам цирка, я точно могла отвечать на его вопросы:

– Кто здесь стоит?

– Слон.

– А кто здесь разлёгся?

– Верблюд.

– А рядом?

– Ослик.

Вскоре мне уже стало скучно отвечать на вопросы. Мне хотелось задавать их самой. Но мама и папа были слишком заняты, чтобы возиться со мной, а дог, которому меня оставляли на попечение, был нервным, ворчливым, да и говорил всего одно слово: «Мамм-ма!» — в надежде получить кусок не съеденной мной булки. Ключ — так звали дога – меня не слушался, и папа поэтому им всегда оставался доволен. Он гладил дога и говорил:

– Молодец, Ключ! Мы с мамой доверяем тебе своё сокровище. Ты – нянька, ты – друг и сторож. Ты нас не подведёшь. Ведь Наташа тебя слушается? Правда, Наташа?

– Угу, – нехотя соглашалась я и бежала к маме.

– Мамочка, а мамочка! Сокровище – что это?

– Сокровище – должно быть, самое дорогое для человека.

– А для папы?

– Хм, – мама задумывалась. Я же не давала ей покоя:

– А где оно – папино сокровище?

Мама облегчённо вздыхала и, улыбнувшись, сказала:

– Конечно, в цирке!

О! Это было понятно. Я знала буквы из электрических лампочек, составляющие слово «цирк». Почему меня оставляют в гостинице, а сами идут в цирк! Как мне было обидно! Я не любила гостиниц. Там всегда слишком правильно расставлены чужие, не наши вещи; вечные графины с водой, пахнущей лекарством, и двери, которые плотно закрывались на настоящий ключ, чтобы мы с Ключом-догом оставались одни. Да, неприятны бывали эти часы ожидания, когда папа и мама в моём представлении делились на живых и нарисованных. Живые в цирке, а нарисованные смотрят на меня со стены и улыбаются одной и той же улыбкой, не обращая внимания на мой крик и слёзы.

«Хочу в цирк!» – думала я. И однажды – свершилось! Дверь открыла дежурная, и мы с Ключом отправились в путь. Первой выскочила я, за мной – Ключ.

– Девочка, ты зачем вывела собаку в коридор? – обратилась ко мне рослая женщина с ведёрцем, из которого торчала тряпка.

– Коридор! – повторила я новое слово.

– Нуда, в коридор, – назидательно сказала женщина.