Цирк зажигает огни

Помню, труппа Оттонес под самым куполом разгуливала по канату, как по паркету: один, изображая пьяного, сваливался на канат и засыпал на нём, другой в образе девушки с вёдрами ходил по спящему и т. д. Сердца наших студенток пытался завоевать маленький Феликс Оттонес. Он во время репетиции лёз наверх, будто бы что-то поправить там, обрывался, успевая в последнюю секунду схватиться за канат. И ему очень нравилось, как все ахали… Мы, однако, от его ухаживания наших девушек избавили: научили Феликса разным неприличным любовным словам, и он регулярно получал пощёчины – девушки у нас были гордые.

Тогда акробаты и гимнасты выходили устанавливать реквизит в мохнатых халатах, каких мы даже в кино не видели. Но главное, конечно, номера… Закончив пантомиму, мы продолжали ежевечерне ходить в цирк, любуясь иными выступлениями по 30–50 раз! И вообще смотрели на артистов как на богов.

А летом в Ульяновске, где мы проходили практику в драмтеатре, я вдруг узнаю, что меня «ищут из цирка». Цирк там – летний, но всё же…

Словно Добчинский с Бобчинским ворвались ко мне два брата-сатирика, которым репертком «зарезал» репертуар. Братья узнали, что я немного пишу, и ухватились четырьмя руками за эту тонкую соломинку. Я, как мог, принялся латать их куплеты, тем более что главное, скажем, в «Портном и сапожнике» заключалось не в словах, а в жестах: один из братьев никак не мог попасть ниткой в игольное ушко, и цирк содрогался от хохота.

Свою работу я сдал мигом.

– Но это же не смешно! – завопил один брат.

– Зато правильно! – обрадовался второй.

Ая, по молодости своей, ещё не знал, что «смешно» и «правильно» не всегда в искусстве совпадают.

Затем я написал этим братьям большое музыкальное обозрение, и это было моим первым произведением, написанным для цирка.

Однако в молодости мне особенно сочинять было некогда: я искал себя то в драме, то в театре пластического балета, то в музыкально-драматической труппе и, наконец, попал в ташкентскую оперетту на амплуа «бобиков», как называли тогда вторых актёров. Потом, будучи в армии, начал конферировать в те-аджазе, перейдя в дальнейшем на эстраду как исполнитель куплетов, пародий, песенок и, естественно, как джазовый конферансье.

И снова попал в цирк, поскольку концерты временами проходили и на манеже.

В Ростове-на-Дону только начал музыкальный фельетон, как по деревянной крыше цирка со страшной силой загрохотал дождь, а ведь микрофонов тогда в цирках не было… Всё-таки дотянул выступление до конца.

Среди цирковых артистов у меня появилось много друзей. Помню, ухаживал за одной девушкой-жонглёром, а знакомый певец говорит:

– Женись на ней, и сделаете общий номер.

– Какой? – не понял я.

– Ты читай фельетоны, а чтобы публика не скучала, она в это время будет жонглировать…

Начав писать регулярно, я стремился всегда быть полезным любимому искусству. Цирку нужны и слово, и трюк. Лиши манеж слова, и уйдут из цирка сатирические фельетоны, умолкнут злободневные куплеты, не прозвучат задорные частушки, онемеют музыкальные клоуны, они не станут ни петь, ни разговаривать, как знаменитые Бим-Бом, а будут только играть на разных инструментах, не выйдут на манеж разговаривающие клоуны-дрессировщики, сатирики с трансформацией и без. К сожалению, сейчас к этому идёт… Кроме стихов в прологе, ни единого слова в программе иной раз не услышишь.

Цирку нужно слово, но не нужно, конечно, многословия. Нужна мысль, выраженная через трюк.

И вот найти этот трюк и придать ему осмысленное звучание – увлекательная задача человека, создающего цирковой репертуар. Часто мне помогают сами клоуны, ибо кто же лучше почувствует трюк или предпосылку для его возникновения? Бывает, впрочем, и так…

– Понимаешь, – говорит кто-либо из них, – вот выходит, значит, на манеж корова, я к ней подхожу и…

– Что «и»?

– Ну, дальше ты придумывай сам, на то и автор. Но…

– Что «но»?

Чтобы писать для цирка, надо его любить не меньше, чем его любят сами артисты. И поступаться своей славой ради славы чужой. Цирковой или эстрадный автор анонимен. Хотя он, с одной стороны, нужен, но его вроде бы, с другой стороны, и быть не должно. Однажды драматург М. Червинский привёл свою маму на спектакль А. Райкина, предупредив, что всю программу написал он, Червинский, вместе с Владимиром Массом. Выходя из театра, мама сказала:

– А все-таки Райкин очень остроумный человек!

Мне иной раз кто-либо из приятелей пересказывает увиденную на манеже репризу. А написал её, оказывается, я…

Секреты циркового юмора загадочны.

Давным-давно один Рыжий клоун попросил придумать для него выходную реплику:

– Всё равно какую, лишь бы было смешно…

А в это время у всех на слуху были две песни: знаменитая «Катюша» и не менее знаменитая песня «Андрюша».

Сам не зная почему, я выпалил:

– А вы спойте «Выходила на берег Андрюша»…

Поняв, что сказал глупость, я густо покраснел, но через несколько дней Рыжий поймал меня в коридоре.

– Спасибо, дорогой! «Андрюша» идёт «на ура»! – И он с теплой улыбкой добавил: – Мне кажется, вы поняли специфику цирка.