Цирк зажигает огни

Я безоговорочно принял все условия маэстро. Фокус его, благородный и эффектный, был довольно прост, но оригинален и тщательно продуман. Шнур полевого телефона тянулся под длинным ковриком, по которому маэстро выходил на середину арены, в конце коврика была клемма. Контакт достигался тем, что на правой туфле имелась медная плашка, чуть выступавшая из-под подошвы. А далее всё очень просто: шаровары, кофта, жабо – вот пути следования провода, наушники располагались так, что слышимость была вполне сносной даже при фоновом шуме в зале цирка. Но… при условии отменной дикции главного ассистента, который сидел с тремя томами романа за кулисами и жадно слушал то, что повторит громовым голосом маэстро: «Итак, том первый, страница десятая, третья строка сверху!..» Возникала короткая пауза, которая была мне сигналом – командой, и я принимался лихорадочно искать нужное место, переводил дыхание и четким, по возможности красочным голосом начинал: «В Лысых Горах, имени князя Николая Александровича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней-, но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя…».

«А как же быть с французским текстом?» – спросите вы. Предусмотрено было и это возможное затруднение: ведь французские слова и целые фразы, абзацы щедро рассыпаны по тексту романа. Маэстро оговаривал это условие: я-де выучил только русский текст. А если французский текст в заявленной странице всё же попадался, то он делал паузу и говорил: «А далее – по-французски. Верно, я говорю, почтеннейшая публика?» Публика глядела в контрольные розданные по рядам книги и визжала от восторга!

Гонорар мой был солидным – и не только для восьми лет, но и для взрослого мужчины! Настолько солидным, что его с лихвой хватило и на форму, и на книги, и даже на первый взнос за обучение в реальном училище. Отец с матерью работу мою одобрили. Особенно их порадовало, что работа моя связана с книгой, да ещё такого великого писателя, как Лев Толстой, который у нас в доме после Пушкина и Гоголя благоговейно почитался. И потом, если меня спрашивали, кто тебе мол, помог получить образование в реальном училище, я неизменно с шуткой отвечал: «Лев Толстой». И рассказывал эту историю.

Кому и когда только я её не рассказывал! И бойцам бригады Котовского, однополчанам своим, и раненым в санитарном поезде, и товарищам по учёбе, и на журналистских и театральных вечеринках в Москве и Ленинграде, и солдатам 42-й армии под Пулковскими высотами в начале войны, и снова раненым – только уже в госпитале на Петроградской стороне в блокадном Ленинграде, и уже весной сорок пятого года в канун штурма Берлина…

А однажды, уже после войны, поведал я эту историю Юрию Владимировичу Дурову, с которым сперва познакомился, а потом и подружился в Ленинграде. Мы, помнится, вместе встречали в гостинице Новый, 1947-й год.[190] За столом были (за исключением меня) только цирковые артисты. Тамадой главенствовал Юрий Владимирович. Он властью своей приказал «Каждый рассказывает цирковую байку, нет, две: первую – о том, как он впервые попал на цирковое представление, а вторую – о том, как пришел работать на арену!» И началось великолепное представление! Ведь далеко не все цирковые артисты – «разговорники». Многие из них на арене молчуны: воздушные гимнасты, например! Разве что слова команд вылетают из их уст: «Але, on!» Но все без исключения оказались яркими рассказчиками. Блеснул в тот вечер несколькими забавными и поучительными историями и Юрий Владимирович. Ну, а меня как писателя от обязанностей освободили, однако, я попросил не делать для меня исключения: «Я тоже на арене работал!» На вопросы: «Когда? Где?» ответил с намеренными паузами: «В 1908 году… В Полтаве… Ассистентом у фокусника!..» Народ был заинтригован, и все обратились в слух.

Я им рассказал то, что только что узнали и вы, и был вознаграждён аплодисментами, а Дуров, посоветовавшись с ветеранами арены, присудил мне первый приз на нашем застольном представлении.

Я уже, обрадованный и несколько смущённый, приумолк, как вдруг на меня со всех сторон посыпались вопросы: «А часто ли приезжал цирк в дореволюционную Полтаву? А какой она была в начале века? А видел ли я князя Кочубея?..»

– Не только Кочубея, – говорю, – видел, но и самого́ царя, Николая-последнего со всеми чадами и домочадцами!

Отговориться двумя-тремя словами мне не дали и потребовали от меня нового устного рассказа. Такой рассказ у меня получился сам собой. Впоследствии, записав его, я дал ему такое название: «Виктории Полтавской юбилей».