Каждый раз после представления Юрий Владимирович проходил мимо школы, где помещался госпиталь. Наблюдательность для артиста, особенно циркового, особенно постоянно рискующего дрессировщика – неотъемлемое свойство его натуры. И вот стал Дуров обращать на то, что при вражеских налётах и пролётах самолетов-разведчиков в одном из окон пятого этажа приоткрывается светлая щёлочка. Вначале Юрий Владимирович не придал этому значения – в госпитале раненые, много молодёжи, а молодость, как известно, беспечна… Но однажды он всё-таки не выдержал и поделился своей тревогой с дежурным врачом. Вместе они ринулись на пятый этаж и в одной из палат обнаружили, что световые сигналы подаёт один из раненых. Впоследствии выяснилось, что это фашистский агент, замаскировавшийся под русского раненого пехотинца. Говорил он по-русски плоховато, но кто от раненого требует блестящих речевых данных – госпиталь это не цирк, не театр и не эстрада! Для врачей и медсестёр он был всего лишь раненым средней тяжести. Молчит, значит, ему хорошо! Надо умножить заботу, усилить питание! А шпиону только этого и надо!..
Однако на счету у Юрия Владимировича за годы Великой Отечественной войны был не один шпион, а два! Первого он разоблачил в самые начальные дни войны при помощи… попугая! Впрочем, этот эпизод красочно описан Натальей Юрьевной Дуровой в её книге «Большой театр “Малышка”». Предоставим ей слово.
«Смоленск, война, а цирк работает, потому что цирк, как и все, был на своём посту. Недалеко от цирка находился детский сад. Я часто приходила туда со своим попугаем. Детям нравилось, как попугай кричал:
Биография попугая была не известна даже нам. Его подарили отцу матросы. Он совсем не говорил и часами хохлился в клетке, реагируя лишь на кошку. Ни одного русского слова попугай не произнёс, сколько его ни учили. Как-то я зашла с ним во двор цирка, где слон принимал душ. Командуя слоном, отец кричал: “Лили,
– Юрий Владимирович, – сказал он, обращаясь к моему отцу, – хорошо, что ещё успел вас застать! Уполномочен передать – приказ не действителен. Вы пока остаетесь здесь.
– Значит, цирк получил разрешение выступать в частях действующей армии? Наконец-то! – обрадовался отец.
В это время в конюшню упала “зажигалка” (так называли мы для краткости термитные бомбы). Отец бросился туда. Незнакомец остался один в гардеробной, опасливо посматривая на раздражённого бомбёжкой гепарда. Возвратившись, отец застал удивительную сценку: попугай выкрикивал развесёлую немецкую песенку, гепард скалил клыки на пришельца, а тот, зажатый между гримировальным столиком и стеной, боялся пошевелиться.
– Вы знаете немецкий язык? – спросил незнакомца вскользь отец, отгоняя гепарда.
– Увы! К сожалению, кроме родного русского, не говорю ни на одном, разве что чуть-чуть балакаю по-украински. Однако сейчас речь о другом. Я остаюсь от управления комитета руководить прифронтовой бригадой.
– Очень хорошо. Тогда позвольте распорядиться, чтобы прекратили упаковку. Извините, что ещё на несколько минут я оставлю вас в этой весёлой компании, – указал отец на гепарда и заливающегося песенкой попугая.
– Только, пожалуйста, недолго! – с досадой обронил пришелец.
Ему действительно долго ждать не пришлось. Через несколько минут два красноармейца выводили его из гардеробной.
Пожалуй, в истории следовательской практики это был первый случай, что диверсанта помог обнаружить цирковой попугай! Отец моментально сообразил, что песенку могли вызвать у попугая только слова, сказанные по-немецки».