Цирк зажигает огни

Эй, вы! Залётные! Эй, кони вороные!
Летите сквозь равнины и поля!
Хоть день, хоть год – и всё края родные,
всё та же ширь, всё та же мать-Россия,
родная наша вольная земля.
Кто меч дерзнёт поднять?
Чьей ты поддашься силе?
Не раз сюда врагов вела судьба.
И кости их дожди косые мыли,
ветра́ мели, и вновь весной всходили
над прахом их тяжёлые хлеба…

Стихи звучали в монологах Юрия Владимировича всё чаще. Некоторые тексты писал он сам, но чаще пользовался текстам поэтов-профессионалов, однако, по согласованию с ними вносил в монологи и что-то своё, дуровское. Именно в те военные годы определился окончательно общий пафос выступлений Юрия Дурова как лирико-патриотический. То, что совершенно не вязалось бы с манерами и обликом другого артиста, другого представителя династии Дуровых, для Юрия Владимировича было естественным. Даже какие-то слишком прямолинейные, нарочитые строфы и строки в его исполнении, будучи включенными именно в его программу, словно смягчались, одухотворялись, становились поэтичнее.

Весну 1945 года Юрий Владимирович встречал таким монологом:

Родина! Верен я сердцем тебе!
Народ! Ты – моё вдохновенье!
С тобою всегда я в труде и в борьбе.
Ты – в каждом моём представлении!..

А День Победы Дуров встретил в Казани! В четыре часа утра задолго до того, как заговорило радио, горожане уже каким-то чудом узнали о завершении войны. Артисты выбежали на улицу и увидели слёзы радости на глазах у стоявших тесной толпой у репродукторов. Отовсюду неслось долгожданное слово «Победа!». Артисты мгновенно помчались в цирк, чтобы устроить праздничную кавалькаду. Они надели костюмы, вывели на улицу разукрашенных животных. Но какой бы праздничной ни была цирковая кавалькада, картины народного ликования были праздничней её! Юрий Владимирович с восторгом говорил мне, что участников цирковой кавалькады горожане подбрасывали в воздух так же, как лётчиков, моряков, пехотинцев, всех, кто с оружием в руках завоевывал Победу. И вот вместе с ними над ликующей толпой кружатся в воздухе клоуны, акробаты, наездники, жонглёры… Подбросили несколько раз и Юрия Владимировича – но без особого энтузиазма: он уже тогда отличался весьма солидной комплекцией и весом. Так что его вскоре оставили в покое, и он наблюдал за происходящим со стороны.

… Долго у цирковых артистов потом горели щеки от смущения и ныли бога от «качаний». А вечером на арене Казанского цирка состоялось самое радостное и торжественное представление изо всех, какие только переживал в своей жизни Юрий Дуров. Он сам так и говорил мне в наших беседах-воспоминаниях в перерывах между цирковыми представлениями.

… а жизнь продолжается!

День Победы – «праздник со слезами на глазах», как поётся в популярной песне. Как только Юрий Владимирович дошёл до этой даты, мы с ним оба не только испытали радостное возбуждение, но и загрустили, вспоминая тех, кто до девятого мая не дожил. А таких славных людей было немало и в литературной, и в кинематографической, и в цирковой среде. Цирковую жизнь 20-30-х годов я знал несравнимо хуже, а вот к цирку 50-х годов настолько приобщился, что стал чувствовать себя в цирковой среде своим человеком. Разумеется, при этом оставаясь в своей роли – роли писателя, если угодно, то летописца некоторых памятных страниц цирковой истории. И вот по мере того, как мои главы стали приближаться к дням текущим, работа стала идти всё медленнее и медленнее. Да и сам материал жизненный изменился, появились повторы, исчез былой драматизм событий, всё шло как-то равномерно, привычно, знакомо и однообразно.

Я написал главу «Города и годы», перечитал её и даже не решился показывать Юрию Владимировичу: получился просто-напросто беллетризованный комментарий к хронике гастрольных поездок. Более того, я почувствовал, что стал остывать к этой рукописи, брал её в руки уже без былого нетерпения: скорей бы продолжить брошенную строку! Может быть, я и впрямь устал от этих разъездов по городам? Это я-то, литератор, сопровождающий цирковых артистов, устал! А они? Они всю жизнь так живут!