– Не совсем, – осторожно перебила его Клара. – Я не про себя, а про школу-интернат. В самом Лондоне да и в его окрестностях найдется немало стоящих заведений. И я уверена, в них оборудовано все, чтобы все ученицы могли получать знания. Я никогда не рассматривала такую возможность, но раз Лена спросила меня напрямую, то хочу сказать, что вариант кажется мне замечательным.
Лена заерзала на стуле. Она не хотела, чтобы Клара выдавала это за свою идею.
– Лена, – низким голосом произнес Тео, – это действительно твоя идея? Ты здесь несчастна?
– Разумеется, я счастлива! Мне тут нравится. – Она начала крутить карандаш в руках. – Просто думала, может быть, я бы могла… Выучить больше, – прошептала она.
– Бедная моя Лена. – Лицо Тео омрачилось. – Я бы никогда не отпустил тебя жить одну в общежитие. Знаю, что у тебя сейчас большой прогресс, но медсестры там понятия не имеют, как именно тебя лечить. А представь, что ты опять упадешь, и кто тогда придет к тебе на помощь? А если занятия будут на разных этажах? – продолжал Тео перечислять препятствия, которые помешают Лене в интернате.
– Да я понимаю. Глупо было предложить такое, – пробормотала она и уткнулась в тетрадь, боясь встретиться взглядами с папой или гувернанткой. – Забудь, что я спрашивала.
Лена не поднимала головы. Тео глядел на дочь, и его сердце разрывалось от боли. Не хотелось разочаровывать ее. Хотелось сказать что-то, что бы ее приободрило. Уже выходя, он попросил Клару в коридор, чтобы их нельзя было подслушать.
Тео расстроенно провел руками по волосам.
– Клара, я уважаю тебя как учителя, но пожалуйста, постарайся не поощрять такие идеи. Ты же знаешь, как больно мне будет расставаться с Леной.
– Понимаю, сэр. Но… если позволите… Мы ведь никогда не наводили справки, существуют ли школы для детей с физическими ограничениями, так ведь? Вероятно, найдутся и такие, где она смогла бы и жить. Доктор Уилсон же экспериментирует с ее лечением. Так почему бы не поэкспериментировать с ее образованием?
Глаза Тео злобно сверкнули:
– Даже если она преуспеет в учебе, я не вижу способа нормально приглядывать за ней, очутись она в сотнях миль от меня в богом забытой школе. Думаю, лучше всего будет больше не заговаривать с ней об этом. Она опять будет разочарована.
Клара понимающе кивнула и удалилась.
Поздно ночью Тео сидел в кресле напротив кровати Лена и смотрел, как она мирно спала. Пока он наблюдал за сопящей во сне дочерью, последняя просьба Джии не выходила из его головы:
«Хочу, чтобы у нее было образование. Пообещай мне сделать все, что сумеешь».
Не находя себе покоя, Тео поднялся из кресла и достал из тумбочки выцветший конверт. Он сел за стол и зажег свечу так, чтобы ее свет не разбудил Лену. Он вынул письмо и принялся вновь перечитывать его, мыслями уносясь к той самой ночи в Мадриде. В его руке была ее рука, и они пообещали друг другу никогда не расставаться.
Дочитав письмо, он почувствовал комок в горле. Воспоминания больно ранили. Роман, который начинался, как добрая и яркая сказка, резко оборвался.
Тео окинул взглядом полки, забитые Лениными книгами. Свеча освещала их мягким светом. Он ненавидел себя за то, что придется разочаровать Джию и Лену, но они не понимали, почему он это делал, не умели просчитывать наперед.
Глава тринадцатая
К весне 1940 года Александр уже легко проделывал трюки с шаром и стаканами, голубем из рукава и пропажей монетки. По приказу Хораса каждый раз перед выступлением он появлялся в фойе цирка вместе с другими четырьмя циркачами. Там были гимнастка, полностью раскрашенная в золотой и синий, так что казалось, будто вместо одежды на ней вторая кожа, и водная балерина, у которой вместо ног был синего цвета хвост, как у русалки. Она грациозно плескалась в огромном аквариуме, выполняя пируэты и прыжки, под аханье завороженных зрителей. Глотатель огня, голый по пояс, стоял у самого входа. На его мускулистом теле блестели капельки пота от жара пламени факела, который он держал в руках. Вот только пламя переливалось не желтым и красным, как обычные костры, а сверкало небесно-голубым, но стоило циркачу его проглотить и выплюнуть обратно, цвет пламени менялся на ярко-золотой. Еще выходил жонглер кинжалами, подкидывающий двенадцать кинжалов с синими рукоятями и с легкостью ловивший их. Прядь его длинных и черных волос была выкрашена в золотой, кожа отливала желтым, а черные глаза казались бездонными колодцами. Зрители шептались, пытаясь понять, кто же он по происхождению.