Цитадель души моей

тянулось бугристое серо-голубое тело, покрытое какими-то наростами, ракушками,

пучками водорослей, прилипшими странными рыбами, пока не закончилось, наконец,

колоссальных размеров плоским хвостом, одно ленивое движение которого заставило

нашо утлое суденышко закружиться на месте. Только минут через пять я смог выдохнуть и

разжать сжатые в судороге руки. Вспомнились мне холмы Фалены и движущийся над

ними силуэт невообразимых размеров лисы. И застывшие в священном ужасе егеря. Так я

и не узнал потом, хоть и пытался, у кого же хватило сил сбросить оцепенение и выпустить

первую стрелу из баллисты. Похоже, стрелявший сам этого не осознал и не запомнил.

Если я вдруг выживу, то ни к чему плавающему на полет стрелы больше не

подойду. Вполне допускаю, что встреченный нами монстр – мирное безобидное существо,

в разы менее опасное даже одинокого волка, но я лучше выйду один на один со стаей

вергов, чем соглашусь снова оказаться в лодке рядом с чем-то эдаким. И дело вовсе не в

опасности – смерть везде смерть и неважно, кто её тебе подарил – разъяренный урс или

рой диких пчёл. Дело в бессилии – в осознании полной и абсолютной собственной

ничтожности – что бы я сейчас ни сделал, как бы не напрягал весь свой разум, все мышцы

и душевные силы, впечатления на раскинувшийся вокруг океан и на его обитателей я

произведу не больше, чем брошенный в воду камешек. Так какой тогда смысл развивать

ум и тренировать мышцы? Нет, что ни говори, а море – не людская стихия, нечего людям

тут делать. На земле всё-таки не так.

А потом снова подул ветер, и поднялись волны. Сил ко мне вернулось достаточно,

чтобы попытать счастья в схватке с бестией еще раз – как ни крути, пожалуй, это было бы

самым разумным решением, что для меня, что для неё – победитель получает пару недель

жизни и шанс на спасение. Сам не знаю, почему я так и собрался напасть ни днем, ни

ночью. Из благодарности? Не думаю – то, что она меня спасла, больше злило, чем

наполняло благодарностью. Потому что это глупость – так нельзя делать. Когда на кону

стоит жизнь, боец должен уметь отринуть свою человечность. Не сможешь – умрешь, а

тот, кто смог – будет есть твою пищу, пить твое вино, трахать твоих женщин и убивать

твоих детей. Так было всегда, и так будет всегда – вся история человечества тому

подтверждение и ни единого исключения пока не замечено. Около полутора суток, прежде

чем забыться, скорее похожим на бред, сном, я пытался расшевелить себя подобными

мыслями – тщетно. Мысли вязли в глухой апатии, словно я, трепещущим на ветру

огоньком, под дождем, пытался разжечь мокрое насквозь бревно.

* * *

- Заморыш!

- Что? – Я встрепенулся, соскочил с покрытых драной ветошью дощатых нар – моего ложа

– на пол общей комнаты и завертел головой, пытаясь понять, кто меня разбудил. А, вон –

Жмых, стоит в дверях и скалится недобро. Возрастом он не старше нас, Лягушат, но

особняком держится – уже не одна смерть на нем, а на прошлой неделе он

свободнорожденного ремесленника в собственном доме убил и всё добро в одиночку

вынес, так что ему скоро имя должны были дать и в Крысы посвятить. Хвастался, что

даже награда за его голову назначена, но это вряд ли.

- Шел тебя видеть хочет, - сплюнул и ушёл.

Я перевёл дух. С одной стороны, хорошо, что он от Шела, иначе он бы не удержался от

искушения меня немного «проучить», просто для забавы. А так – испугался, что я

наябедничаю. С другой стороны – Шела я боялся, да что я, его все боялись. Так уж мир

устроен – вольпов все боятся. Потому что они – хозяева нашего мира и это всякому ясно.

Что с того, что трон в Бурдигале вполне себе человеческая задница согревает? Вот ведь и

шайки нашей голова – Бер, а вовсе не вольп, ну? Достаточно раз на них взглянуть, когда

они в одной комнате встречаются, и сразу понятно становится – кто голова, а кто – одно

название. Думаю я, с наместником нашим – то же самое, потому он и наместником

зовется, а не императором, верно ведь?

Обмирая от робости я направился вниз, в подвал – там, в небольшой скромно

обставленной комнате, Шел принимал визитеров. Никто никогда не видел, чтобы Шел

оттуда выходил, но жил он всё ж не у нас в подвале. По слухам, из комнаты вольпа был

еще один ход – прямо на улицу. А может, и не один. У любой лисьей норы обязательно

имеется парочка запасных выходов. Щербатый на прошлой неделе клялся, что видел

Шела, выходящего прямехонько из стены двухэтажного дома на Судейском спуске. Врал,

скорее всего.

Самого разговора я не боялся – я отлично знал, какой он будет. Вольп будет сидеть в

кресле со скучающим видом, смотреть в сторону и изредка задавать странные вопросы

вроде «Видел ли ты когда-нибудь свою маму голой?», «Как думаешь, голод – какого он