Цитадель Гипонерос

«Публичное обращение через один час С.С.В.» — телепатически продолжал упреждающий.

Хотя времени на подготовку было предостаточно, Гэ не откладывая встала с койки в каюте и сдвинула металлическую дверцу своего шкафчика, чтобы подобрать подходящую случаю одежду. Резкое движение сразу же вызвало у нее приступ мышечных судорог. Ей пришлось постоять несколько минут, чтобы мускулы ног расслабились. Не прошло и нескольких месяцев С.С.В. с тех пор, как она покинула семейный отсек и стала осваиваться с самостоятельной жизнью, которая доставляла ей одни разочарования; и, лишившись ласкового (и неотступного) присмотра матери, она порой поступала непростительно беспечно для совершеннолетней.

Она сообразила, что так глупо волнуется, и попыталась взять под контроль дыхание, чтобы успокоиться. Тридцать столетий С.С.В. тому назад[7] пять из семи кислородных генераторов в ракетном поезде вышли из строя, и каста техников не смогла их отремонтировать. Тогда каста управляющих приняла сами собой напрашивающиеся драконовские меры: сначала выбросила в космос нежелательные элементы — бесполезные рты, заключенных общего режима, политических оппонентов, стариков и больных, — а затем запретила резкие движения, бег, беспричинное возбуждение, нервозность и любые действия, которые так или иначе приводили к чрезмерному потреблению кислорода и избыточной выработке углекислого газа. Этот запрет распространялся на общественные места, проходы, коридоры, общие комнаты, а также на личные каюты и апартаменты.

Если бы кто-нибудь из упреждающих уловил ментальную возбужденность Гэ и известил касту смотрителей, излишняя восторженность могла стоить ей долгого заключения в криокамере или даже, если бы не нашлось ни одного свободного кессона заморозки, попросту вышвыривания в космос. Внезапно накатил удушливый жар, и медленным, аккуратным движением она растерла бисеринки пота, скатывающиеся по ее лицу и заползающие между грудей. Она терпеливо выжидала, пока не прекратится эта отвратительная потливость — это неоспоримое доказательство того, что она нарушает правила. Вспотевшие тела часто выдавали безрассудных любовников, преступавших закон об ежемесячных соитиях — закон, ограничивающий частоту половых актов между супругами одним разом в месяц С.С.В. (максимально разрешенная продолжительность акта: десять минут). Подозрения у смотрителей могли вызвать и другие симптомы — зарумянивание, блестящие глаза, лихорадочное возбуждение, опухшие губы, следы укусов или царапин.

Этот указ не касался Гэ, как и других обоеполых холостяков, которые занимали суда в задней части поезда. Им вообще не разрешалось ни заниматься сексом, ни даже предаваться самоудовлетворению. Им разрешалось покидать каютки лишь для того, чтобы предельно неторопливо отправляться к своим рабочим местам, или на крипто-церемонии, или собрания пассажиров. Все остальное время они оставались распростертыми каждый на своей койке — обнаженные, неподвижные, погрузившиеся в окружающий океан ментальных вибраций, словно в целительную, благодатную воду.

На Земле они наконец смогли бы дышать без ограничений, любить друг друга без регламента, потеть, суетиться, бегать, плакать. Они топали бы по этим гнущимся зеленым прутикам, горстку которых каста хранителей памяти в музее родины оберегала как драгоценность и называла травой, и отдавались бы ласкам ветра и лучей Солнца, желтой звезды системы. Слова гимна возвращения домой, те слова, которые Гэ так часто привычно-машинально напевала, замерли у нее на губах.