Цицианов

Судьба забросила Кнорринга в край, который требовал не просто управления. Сначала надо было привести этот край в состояние, которое это самое управление позволило бы осуществить. Для того чтобы создать нечто похожее на административный порядок в российском понимании, первое лицо должно было уподобиться творцу всего сущего: образно выражаясь, отделить свет от тьмы, твердь от воды и т. д. Но для свершения подобных титанических дел требовалась личность с титаническим же потенциалом. Историки-профессионалы, недипломированные знатоки и любители старины бывают чрезмерно придирчивы к фигурам из прошлого, забывая о том, что укор в отсутствии гениальности трудно назвать корректным. Да, этот барон-служака оказался не самой яркой звездой на административном небосклоне тогдашней России. Но чувство справедливости требует выделить личную заслугу этого человека в том, что Грузия была включена в состав империи в 1801 году. Именно на основе его доклада 8 августа 1801 года Государственный совет высказался за присоединение Грузии к России. Но, приложив усилия к присоединению владений Багратидов к России, Кнорринг оказался недостаточно сильной фигурой для деятельности в сложной политической и военной обстановке. Антинемецкие (точнее — антиостзейские) настроения в отечественной мемуаристике стали основой формирования не слишком симпатичного образа выходца из Прибалтийских провинций. Вероятно, среди эстляндцев и курляндцев действительно было больше сухих педантов, чем среди псковичей или костромичей. Но то, что в баронов с молодых лет вколачивалось понятие чести и долга, — это тоже правда. Достаточно ли адекватно оценил ситуацию в Грузии прибывший туда с инспекцией Кнорринг — большой вопрос. Судя по словам С.А. Тучкова, Кнорринг считал некорректной саму поставленную перед ним задачу: выяснить, будут ли доходы от присоединяемой территории соразмерны расходам на ее защиту. Генерал считал, что «постыдно для монарха российского из скупости отказаться от защиты древнего рода, который предки его старались привлечь под свое покровительство и который желает быть в подданстве России». И он сделал все, «чтоб отклонить государя от сего неприличного державе российской поступка»[302].

При составлении своего рапорта Кнорринг сделал «ту же ошибку, что и многие другие официальные наблюдатели, — писал 3. Авалов. — Их глаз, привыкший к порядкам плац-парада и канцелярии, видел в Грузии один хаос и беспорядок. Однако "иррегулярность" еще не означала отсутствия жизнеспособности. Живописное сочетание варварства, патриархальности и патриотизма, вся картина жизни Грузии, таившая в себе веками не решенную политическую проблему, оскорбляла хорошо выдрессированных служак, военных и гражданских». От Кнорринга «нельзя было ожидать соображений, основанных на более свободной оценке вещей, более широких политических взглядов. Во что бы то ни стало и как бы то ни было, насадить благочиние — вот к чему сводился для этих людей вопрос о Грузии. Он не мог не заметить, как радовалось население его приезду, видя в этом залог того, что войск не уведут. Но он сделал отсюда тот вывод, что необходимо принять в подданство полное и безусловное; вывод этот, в конце концов, получил и высочайшее утверждение, но смуты ближайших лет показали, что это было не так, что подданства искали, но не такого»[303].