Цивилизация

Куртуазной любви посвящались не только лирические баллады, но и длинные – очень длинные! – повествования в прозе и в стихах. И тут впору вспомнить еще об одном свойстве, привнесенном в европейское сознание готическими столетиями: я имею в виду комплекс идей и эмоций, сгруппированных вокруг понятия «романтика» (от «роман» в значении «романтическая», или любовная, история). Дать сколько-нибудь четкое определение не представляется возможным, поскольку сама природа романтизма, так сказать, бежит определенности. Скорее всего, «роман» – изобретение даже не готического, а романского периода, на что указывает и само слово, и возник этот жанр в южных областях Франции, где память о римской цивилизации не окончательно сгинула под наслоениями намного более фантастических образов сарацинской культуры. Так или иначе, рыцарские романы готической эпохи, от сочинений Кретьена де Труа в XII веке до Томаса Мэлори в XV, – с их аллегориями и персонификациями, нескончаемыми странствиями и ночными бдениями, чарами и тайнами, нанизанными на канву куртуазной любви, – стали очень характерным слагаемым средневекового мировоззрения. Достаточно напомнить, что на протяжении двух столетий «Роман о Розе», наряду с Боэцием и Библией, был самой читаемой книгой в Европе. В наше время все изменилось: сегодня я мог бы по пальцам перечесть тех, кто осилил этот неподъемный роман в стихах, если не брать в расчет соискателей ученой степени. Но невозможно отрицать колоссального влияния рыцарских романов на литературу XIX века – в них черпали вдохновение, в них находили убежище. Особенно это справедливо в отношении Англии: назову лишь «Канун Святой Агнессы» и «La Belle Dame sans Merci»[31] Китса и «Королевские идиллии» Теннисона. А самое очевидное произведение в этом ряду – грандиозный музыкальный шедевр конца XIX века, опера Вагнера «Тристан и Изольда». Так что читаем мы готические романы или нет, они до сих пор занимают важное место в мире нашего воображения.

Величайшими покровителями искусства и науки в эпоху готики были четыре родных брата: французский король Карл V (кстати, его длинный нос – одна из первых известных нам неидеализированных черт внешности коронованных особ); Филипп, герцог Бургундский, – самый хитрый, честолюбивый и в конечном счете могущественный из братьев; Людовик, герцог Анжуйский; и Жан, герцог Беррийский. Все четверо – щедрые меценаты, знатоки искусства и архитектуры, библиофилы, коллекционеры. Но только для герцога Беррийского искусство составляло смысл жизни. По натуре герцог был типичный бонвиван и не слишком обременял себя куртуазным кодексом, держась в отношении женщин простой теории: «Чем больше, тем лучше – и не вздумайте говорить правду». На одной миниатюре в книге, выполненной по заказу Жана Беррийского[32], апостол Петр принимает его в Рай, судя по всему без лишних формальностей (подданные герцога, которых он немилосердно обкладывал налогами, могли бы воспротивиться). Жан Беррийский воздвиг несколько удивительных, сказочно-филигранных замков, подробно запечатленных живописцем-миниатюристом Полем Лимбургом, и заполнил их картинами, гобеленами, ювелирными украшениями и драгоценными безделицами. Я не буду останавливаться на его знаменитой «коллекции» медведей и собак, хотя полторы тысячи псин – это чересчур, даже для меня. Замки канули в Лету вместе с медведями и собаками, гобелены поела моль… все, кроме серии шпалер из Анжерского замка, вытканных для Людовика Анжуйского[33]. Но кое-какие сокровища уцелели: номинально это реликварии, но фактически очаровательные и очень дорогие игрушки, глядя на которые можно уловить аромат того далекого, скорого на выдумку, утопающего в роскоши мира.

Из богатейшего собрания Жана Беррийского до нас дошли главным образом рукописные книги, которые характеризуют герцога как «мецената-творца»: он не просто умел найти среди художников своего времени самых одаренных, но побуждал их прокладывать новые пути в искусстве. У его брата Карла V тоже была обширная библиотека, однако король ценил в книгах познавательность, а иллюстрировали их заурядные придворные ремесленники. Настоящие же художники из круга герцога Беррийского умели почувствовать и выразить самый дух эпохи. Так что они поведали нам о цивилизации в конце XIV века? Прежде всего то, что и сто лет спустя изысканная утонченность века XIII никуда не исчезла – пережив и «черную смерть», и Столетнюю войну, и спорадические революционные попытки модернизировать экономический уклад, – не только не исчезла, но приобрела подлинно интернациональный масштаб. Чарующий новый стиль готической резьбы по кости со временем становился все изысканнее, изнеженнее и, с позволения сказать – или говорить так уже непозволительно? – женственнее. Упругость и нерв, присущие искусству начала XIV века, после 1380 года сошли на нет – их место, в порядке компенсации, заняла преувеличенная утонченность. Ну какая глубина чувств открывается нам в миниатюре «Шут» Жакмара де Эдена?