Цивилизация Просвещения

Космополитизм франкоязычной элиты XVIII века — одно из следствий, и далеко не последнее по значимости, счастливой раздробленности Европы на неравные по величине государства, соперничающие между собой. Раздробленность полезна для взлета. О будущем судить не приходится. Чтобы поддерживать напряжение на приемлемом уровне, у государств есть армии и дипломаты. А над ними вершат свой плодотворный труд иренисты, от Лейбница, попросту предлагавшего заменить внутренние войны внешними войнами на «границах», до славного аббата Сен-Пьера («Записка об установлении вечного мира в Европе», Кельн, 1712; «Проект установления вечного мира в Европе», Утрехт, 1713; «Проект установления вечного мира между христианскими государями», Утрехт, 1717), который до самой своей смерти в 1743 году старался найти путь от равновесия, поддерживаемого дипломатами, к вечному миру между просвещенными христианами.

Соревнование было не только двигателем ликвидации отставания на периферии и развития в странах срединной оси, но и — хотя мыслители эпохи Просвещения не всегда ясно это осознавали — одним из крупнейших вкладов традиционного государства в величие Европы в момент, когда закладывались условия всех последующих рекордов.

Часть вторая Развитие идей

В системе, предлагаемой нами для плодотворного по возможности понимания XVIII века — конец XVIII века дает нам все, — эпоха Просвещения находится на пересечении двух структур, порождающих движение. Две структуры, движущиеся, но с разной скоростью: очень древние условия жизни и революционный образ мыслей, унаследованный от предыдущего столетия.

В XVIII веке условия жизни и образ мыслей были относительно независимы: фундаментальная перемена способа мышления, произошедшая в 1620—1650-х годах, была уделом очень малого числа людей, живших на ограниченном пространстве; малая научная Европа совпадает с малой политической Европой минус Средиземноморье, которое после Галилея практически выходит из игры. Никогда цивилизация письменного языка, отныне подкрепленная цивилизацией математического языка, не достигала такого уровня автономности. Греческая философия, бесспорно, нуждалась в полисах. Творцам бесконечной вселенной XVII века территориальное государство вкупе с надежностью ренты сообщает трагическое спокойствие перед лицом приказаний, полученных ими благодаря Откровению и методам исчисления. Многие из них были детьми буржуа, всего одно или два поколения назад вышедшими из лавчонки торговца сукном или происходящими отдаленно или непосредственно от сборщиков налогов. Конечно, первоначально их мысль медленно и трудно освобождалась от вещей, от обстоятельств, а значит, от социальной практики, но постепенно она достигла того уровня независимости, который удобно выразить посредством структуры. Эта широкая автономия движения мысли проистекает с одной стороны из окончательного прыжка в абстракцию, с другой — из мудрой картезианской парадигмы. Благодаря этой мудрости в 1630— 1680-х годах развитие идей происходит в темпе, замедляющемся в геометрической прогрессии, чему способствует и косность окружающих обстоятельств.

Восемнадцатый век стал свидетелем незаметной перемены этих обстоятельств. Мы рассматривали ее с трех точек зрения: расширение пространства, увеличение численности населения и, самое главное, рост продолжительности жизни; все это было достигнуто благодаря совершенствованию государства. Одно из условий революции стремительного умножения знаний выглядит теперь иначе: псевдофактор материальной цивилизации, социально-экономических условий жизни кладет начало процессу ускоряющихся изменений. Наступает момент, когда эти изменения становятся заметны, когда на вершине социальной лестницы они сталкиваются с изменениями в образе мыслей. На самом деле в рамках жизненного уклада в целом ничто не отделено друг от друга настолько жестко. И тем не менее наше искусственное построение отражает некую реальность. После пятидесяти освободительных лет поразительной автономности познания происходит подъем от структуры вещей к идеям, властители дум стремятся раздвинуть горизонты, они присматриваются к сферам, прежде безраздельно принадлежавшим политике и религии. После линейного роста 1630—1680-х годов научная революция меняет ритм и стиль. Поле ее амбиций расширяется.