Цивилизация Просвещения

Разочарование Монтескьё подпитывается удивительным открытием: везде сильны религиозные чувства. В Утрехте Монтескьё попал в настоящий янсенистский Иерусалим: «Французские янсенисты сделали большую ошибку, поддерживая связь со своими голландскими собратьями…» Размышления Монтескьё полны горечи: «Люди невероятно глупы! Я чувствую себя более привязанным к моей вере с тех пор, как я увидел Рим и церкви, полные шедевров искусства». Тридцать первого октября 1729 года Монтескьё садится на корабль; 3 ноября он прибывает в Лондон. Наконец-то! Англия 20-х годов стала для просветителей с континента обретенным раем. Через тридцать лет он обнаружит то, что, как кажется, способствовало его отвращению к Голландии: возрождение интенсивной религиозной жизни. Сейчас же — ничего подобного, везде царит благословенная практичность. «Лондонцы едят много мяса». Большая разница в уровне жизни… «В большинстве своем англичане скромны. <…> В Лондоне — свобода и равенство. Лондонская свобода — это свобода честных людей, этим она отличается от свободы венецианцев, свободы тайно жить с продажными женщинами и жениться на них…» Это сдержанный, учтивый, любезный народ, английские женщины исполнены чувства собственного достоинства, и, конечно же, «в Англии нет никакой религии» — это основа общественной морали. Так искажает действительность благоговейное зеркало философической Европы. «В Англии нет никакой религии; четыре или пять членов палаты общин ходят к мессе или на проповедь, исключение составляют особо торжественные случаи, когда все приходят рано. Если кто-нибудь заговаривает о религии, все смеются. В мое время, если человек говорил: „Я почитаю это, как символ веры”, — все смеялись. Существует специальный комитет, наблюдающий за состоянием религии; это считается забавным». «Англия сейчас — самая свободная страна в мире, более свободная, чем любая республика…» И наконец: «Если в Англии у какого-то человека будет больше врагов, чем волос на голове, с ним ничего не случится: это немало, ибо душевное здоровье столь же необходимо, как и физическое».

Попробуем разглядеть действительность за литературными образами и импрессионистическими заметками нашего прославленного чичероне. Путевые заметки и философические путешествия описывают две Европы. По прошествии времени мы насчитаем три. Средиземноморская Европа — древняя Европа юга; густонаселенная успешная Европа, выдвинувшаяся на авансцену в XIII веке и остающаяся в центре наиболее благополучного пространства; Европа «приграничных» (в смысле Тернера) областей и завоевательных походов. Именно к этой окраинной Европе принадлежат возникшие в XVI веке заморские империи.

Надо ли повторять, что Европа эпохи Просвещения — великая Европа? Напомним, что с середины XVII до середины XVIII века европейское пространство увеличилось вдвое за счет возвращения древнего христианства Востока, почти полностью отрезанного расстояниями, вторжением степных кочевников и горьким жребием — длительным господством турок на Балканах и особенно на дунайских равнинах — от западного христианства центрального Средиземноморья, насчитывавшего в то время от 60 до 80 млн. человек. Невероятный рост европейских заморских колоний в XVI веке слишком часто скрывает реальное diminutio[24] на востоке по сравнению с XII веком. Движение, начавшееся около 1680 года, складывается из двух составляющих: восстановление утраченного и ускорившееся продвижение «границы» колонизации.

Важнейшим событием, несомненно, стало возвращение дунайской Европы, которому не смогли помешать последние вспышки турецкого империализма (1664 и 1683 годы). Первоначально Османская империя, этот исторический архаизм, под влиянием Ахмета Кеприли искала разрешения своих внутренних противоречий в неустанном движении вперед. Ее вдохновляло на это и ослабление традиционных барьеров: Священная Римская империя, потерявшая 40 % населения, Россия, опустошенная Смутным временем, Польша, истощенная завоевательными войнами против России, экономический и моральный упадок Венеции. К 1660 году древнее христианство не могло противопоставить турецкой угрозе ничего, кроме устаревшей и давно опровергнутой тактики создания либо слишком больших, либо слишком маленьких государств. Потрясения, положившие начало долгому периоду смут, зародились в Трансильвании и в имперской Венгрии. В 1663 году, как и во времена Лютера, Turkenglocke[25] призывал молиться о спасении христианского мира. Годом позже французской помощи в битве у монастыря Сен-Готард и ожесточенного сопротивления венецианцев едва хватило, чтобы спасти то немногое, что еще оставалось от Центральной Европы.