Цивилизация Просвещения

Вот почему так похожи друг на друга рассказы о путешествиях, написанные в начале и в конце эпохи Просвещения. Мадам д’Онуа напоминает Юбера Вотрена, хотя между ними — целый век и речь идет о разных концах Европы: она — очаровательная авантюристка, странствующая по Испании, он — суровый иезуит, занимающийся научными экспериментами в Польше. Между Гипускоа, экономически и социально примыкающей к Франции, и подлинной Кастилией — сухие порты Кантабрийских гор; пересечение Одера — рубеж, подлинная граница. Как мы уже отмечали, со времен мадам д’Онуа поездка в Испанию относится к разряду путешествий в экзотические края. Поездка Вотрена в Польшу напоминает позднейшие путешествия Гумбольдта в экваториальные страны. Натуралисты собирают гербарий и пишут заметки. Пересекши эти невидимые границы, европеец из густонаселенной Европы испытывает неодолимое чувство потерянности. Пролистаем снова путевые заметки Монтескьё, его обширные заметки об Италии; для автора «Персидских писем» существует Северная Италия — Италия долины По: к ней относятся Пьемонт, Ломбардия, Венеция, Флоренция и Рим (ratione urbis[28]), но Лацио, Сардиния и все остальное — это далекая экзотика…

Европа эпохи Просвещения была одновременно огромной и крепко спаянной. Огромной, если учитывать тогдашние транспортные средства, не претерпевшие серьезных изменений. Ее расстояния с запада на восток и с севера на юг по-прежнему измерялись месяцами. Как мы уже показали, Европа эпохи Просвещения всегда, по крайней мере до середины XVIII века, существовала в хронотопе примерно 3–4 месяцев. В Англии ничего существенного не происходило до 1730— 1740-х годов, т. е. до революции каналов; во Франции — до 1760—1770-х, то есть до появления гранитной (так называемой королевской) мостовой. Не будет неосторожностью предположить, что с 1750 по 1790 год в густонаселенной (около 50 человек на кв. км) Европе время, затрачиваемое на поездки по основным маршрутам, сократилось на 10–20 %. Уменьшение фактических затрат, благодаря появлению новых путей и их близости, было гораздо более значительным. Сокращение времени и фактических затрат — эта молчаливая революция — стало одним из предварительных условий take off. Монтескьё в своем путешествии по Европе с удовлетворением отмечает плоды усилий императора: короткая дорога из песка и щебня от Вены до Адриатического моря служит зримым свидетельством отступления турок. В 1720—1730-х годах Австрии не до новаций: она с трудом подтягивает свои новые приобретения до среднего уровня стран, сформировавшихся раньше. В том, что касается дорожной сети, присутствие старой границы еще ощущается даже в 1780 году. Ста лет не хватило. В 1680 году населенная Европа, в противоположность восточным приграничным территориям, была Европой дорог. Век спустя контраст только усиливается. Никаких намеков на революцию на востоке, тогда как на западе уже все готово к ней. В результате пространственные различия между тремя Европами, границы которых почти не изменились, в 1780 году, как и в 1680-м, остаются одним из ключевых моментов исторического объяснения. Следствия почти двойного прироста плотности населения (с 33 до 55 человек) в районах многолюдной центральной оси — что способствовало улучшению транспортных средств во второй половине XVIII века — накладываются на само это улучшение. Эти два фактора приводят к заметному сокращению пространственно-временных затрат в центральных областях, а значит, к заметному расширению взаимных сообщений. Противопоставление двух Европ, центральной и приграничной, все более отчетливо проявляется на основе диалектики человека и пространства. Маленькая Европа, густонаселенная в центре, плавает посреди огромной Европы, ограниченной пространством и временем, в тридцать раз более обширной с учетом трудностей сообщения и нереальной — отчасти воплощающей всепланетный реванш, который другие миры берут у отрицающей их Европы.

Будем же осторожны с соотношением 40–48 %, которое мы предложили сравнительно со всей Европой. Во всяком случае, этого было бы вполне достаточно, чтобы эта основополагающая ось заняла доминирующее положение. Но с точки зрения производимых и потребляемых богатств, с точки зрения обмена сообщениями центральная ось имеет куда большее значение. Среднедушевой доход в Англии около 1780 года можно оценить в 130–140 % от среднедушевого дохода во Франции. Можно думать, что во Франции среднедушевой доход в то время был по крайней мере вдвое выше, чем в Померании или Мазовии. Между районом Лондона и Центральной Россией соотношение составляет примерно 4 к 1. В России менее 5 % грамотных, в Шотландии, Англии, Голландии, Нормандии,

Париже или Женеве соответствующая цифра колеблется от 60 до 90 %. Количество книг на одного жителя в Англии и в России в эти годы различается раз в сто. Неплохое поле для исследования в рамках серийной истории.