Протестантская Европа имеет давнее и значительное преимущество. Возьмем Англию и Шотландию, где оно проявляется на всех уровнях. Лоуренс Стоун выделяет пять ступеней. Уровень 1 — умение разбирать буквы. Именно этот уровень и отражают наши церковно-приходские книги. Он не дает возможности дальнейшего самостоятельного обучения. Уровень 2, плохо поддающийся определению, — это уровень подлинных изменений, овладение практическим чтением, письмом и счетом. Именно этот уровень характеризует большинство приходских школ шотландской пресвитерианской церкви, это и уровень части английской равнины. Уровень 3 позволяет вести бухгалтерию. Уровень 4 — или, точнее, разновидность уровня 3 применительно к другой социальной группе — включает освоение классической культуры. И 5 — это университетский уровень (собственно университеты и Inns of Court[40]
). Мы можем с уверенностью измерить лишь уровень 1, но между ним и остальными ступенями имеется корреляция. В XVII веке в Англии происходит настоящая культурная революция. Это доказывается стремительным ростом числа достигших первого уровня. В 1600 году 25 % населения могут читать и подписываться (против 15 % в Шотландии и 16 % во Франции, согласно Уэлмари и Флери). В 1675 году в Англии этот показатель достигает 45 %, во Франции в 1688–1720 годах — 29 %. Шотландия стартует позже, но движется быстрее: с 1680 года она выходит в лидеры. В XVIII веке темпы распространения грамотности в Англии и Франции одинаковы, но это означает лишь, что Англия сохраняет приблизительно двукратный перевес, достигнутый к 1680 году — началу эпохи Просвещения. Кроме того, если учесть, что среди студентов университетов широко представлены все социальные слои, становится очевидно — вспомним об очень высоком проценте yeomen и husbandmen[41], умеющих читать и подписываться, — что преимущество Англии перед континентом на уровнях 3 и 5 — уровнях распространения цивилизации — было гораздо более значительным. Именно в XVII веке Англия набирает козыри для взлета конца XVIII века. В XVII столетии в Англии шло инвестирование мозгов. Не так давно Ф. Крузе хорошо продемонстрировал преимущество Англии на примере экономики. Эта революция сопровождается полной победой английского языка, который бесповоротно оттесняет кельтские диалекты все дальше и дальше на отсталый Запад.Социологический кальвинизм, по времени совпадающий с ранним распространением обучения чтению, атакует Европу эпохи Просвещения с фланга. Леруа Ладюри дал ему язвительную характеристику: «…формальный отказ от удовольствий, скрытая терпимость к ростовщичеству, говорим аскетизм, подразумеваем капитализм»; однако у него есть по крайней мере одна заслуга — точное совмещение во времени двух революций. Его власть над человеческой массой была долгой: «Житель Севенн 1500 года, кутила и весельчак, до безумия влюбленный в танцы, папист, суевер и колдун, тонет во мраке забвения и в глубинах подсознания. Нарождается новый народ… с очищенной религией, подавленным либидо, буржуазной бережливостью и христианской свободой. Это народ унылый и свободный: он останется таким даже спустя много лет после камизаров… И это приводит на память другую историю, бесконечно более значимую и бесконечно похожую: историю, которая привела от Merrie Old England[42]
к Англии пуританской». Пуританская Англия выигрывает второй раунд и индустриальную революцию. Контрреформация, особенно августинианская контрреформация во французском духе, устремляется за ней в погоню чуть позже. Пытаясь сэкономить на национальном языке в роли культурного посредника, она вынуждена, например в Бретани, быть одновременно более амбициозной и более скромной.На другой стороне победоносного приобщения к культуре посредством книги — огромное множество французских служащих. Пионерская «граница» культурной экспансии в конце XVII века постепенно устремляется на завоевание великого Запада. Вдвое больше людей, но вдесятеро больше читающих, причем читающих больше и лучше. И самое главное, пионерская «граница» около 1680 года приводит к великому умножению возможностей, а значит — стоит ли добавлять? — к усилению диспропорций.