Цивилизация в переходное время

871 Я рассказываю все это для того, чтобы прояснить на практике собственную установку. С моей точки зрения, нет ли малейшей потребности в том, чтобы обсуждать все это философски. Для меня перечисленные вопросы – сугубо практические. Разумеется, меня интересует и философская их сторона, однако ею никого не соблазнишь (aber damit lockt man keinen Hund hinterm Ofen hervor[550]). Реальность добра и зла присутствует во всем, что происходит с человеком, и все эти события слишком велики для обычного человека, если воспринимать каждое решение так, словно это вопрос жизни и смерти. Все события подобного рода человек относит к нуминозным, независимо от того, как он их для себя определяет: как божественные, дьявольские или просто как перст Судьбы. В мире действует нечто более сильное, нежели мы сами, нечто непобедимое, и ему приходится противостоять. Беда в том, что нам привычно обдумывать задачи и затруднения до тех пор, пока все не станет ясно, как дважды два четыре. Но в повседневности, увы, так не получается, мы не можем принять принципиальное решение, что всегда и везде будем действовать так-то и так-то. Мечтать об этом неправильно, так же как неправильно принимать свои действия за законы природы, неизменные повсеместно. Обычная мораль в точности следует классической физике: она привержена статистической истине и статистической мудрости. Современный физик, конечно, знает, что причинность – это статистическая истина, но на практике неизменно уточняет, какой именно закон природы верен в конкретном случае. Так же все устроено и в области морали. Мы не должны впадать в заблуждение и полагать, будто изрекли какую-то абсолютную истину, высказав свое суждение о конкретном случае добра или зла. (А нам зачастую приходится выносить суждения, таков жребий человеческого рода). Не спорю, порой мы в состоянии рассудить правильно и попасть в точку. Но считать наши суждения абсолютно верными и непогрешимыми – верх нелепости, ведь это означало бы, что мы хотим уподобиться Божеству. Даже тот, кто совершает некий поступок, нередко сам не различает его внутренних нравственных качеств, суммы всех сознательных и бессознательных мотивов в его основе; что уж говорить о тех, кто судит о поступке, наблюдая со стороны, кто опирается на внешний облик, а не на познание глубочайшей сущности. Кант справедливо требовал от индивидуума и от общества отринуть «этику действия» и перейти к «этике убеждения»[551]. Но заглянуть в пучину убеждения, стоящего за поступком, может лишь Господь. Поэтому судить о том, каково добро или зло in concreto[552], надлежит крайне осмотрительно и смиренно: не пристало мыслить аподиктически[553], как если бы мы могли заглянуть во все, даже темнейшие уголки мироздания. Представления о морали, между прочим, расходятся ничуть не меньше, чем мнения о деликатесах у эскимосов и европейцев.

872 Могут возразить, что моя установка предельно эмпирична, но это и требуется, чтобы найти решение нашей задачи. Когда наблюдаешь за тем, как ведут себя люди, сталкиваясь с обстоятельствами, которые подлежат этической оценке, поневоле осознаешь вот какую странность: люди, оказывается, замечают то и другое, постигают не только собственную моральную неполноценность, но и – автоматически – свои хорошие качества. Они обоснованно утверждают, что не могут быть настолько уж дурными. Столкнуть индивидуума с его тенью – значит показать ему его собственный свет. Едва испытав несколько раз, каково судить о противоположностях, индивидуум начинает понимать, что имеется в виду под «самостью». Тот, кто зрит одновременно свою тень и собственный свет, видит себя с двух сторон – и встает, так сказать, посередине.

873 В этом-то и кроется тайна восточного отношения к жизни: наблюдение за противоположностями учит восточного человека постижению особенностей майи[554]. Реальность приобретает иллюзорный, если угодно, блеск. За противоположностями и в самих противоположностях прячется истинная реальность, которая видит и воспринимает целое. Индийцы называют это атманом[555]. Размышляя о себе, мы можем сказать: «Я тот, кто говорит о добре и зле» – или, лучше: «Я тот, через кого говорят о добре и зле. Нечто внутри меня, приверженное принципам, использует мой голос как средство выражения. Оно говорит через меня». Именно это нечто в Индии называют атманом, то есть тем, что, выражаясь образно, «дышит» из человека. Это качество присуще всему на свете, ибо «дышит» не только индивидуальный атман, но и Атман-Пуруша[556], универсальный Атман, или пневма. Мы же употребляем слово «самость», которая противопоставляется ничтожному эго. Из сказанного мною очевидно, что самость – не просто чуть более сознательное или усиленное «я», как можно предположить по определениям «самосознающий», «самодовольный» и пр. Под самостью подразумевается качество, которым наделены все живые существа, подобное атману или Дао. Это психическая целостность.