Цивилизация в переходное время

865 Если я скажу in excessu affectus: «Это вино скисло» или «Этот тип – шелудивый пес», то вряд ли буду в состоянии узнать, правдивы ли и правильны эти суждения. Другой человек может совершенно иначе оценить то же вино и того же индивидуума. Мы знакомы лишь с поверхностью вещей, видим их только снаружи, а потому должны проявлять подобающую скромность. Как часто мне хотелось избавиться от какой-либо особо раздражающей – на мой вкус – черты в характере больного, а впоследствии выяснялось, что в некотором глубинном, если угодно, смысле он был совершенно прав, ее сохраняя и пестуя. Скажем, я хочу уберечь кого-то от смертельной опасности, которая ему грозит. Если я добьюсь успеха, это будет, полагаю, отменное терапевтическое достижение. Но позднее становится понятно, что для него – если он не последовал моему совету – было правильно испытать угрозу на себе. Спрашивается, а не суждено ли ему было ощутить близость смерти? Если бы он ни на что не отважился, если бы не поставил на кон свою жизнь, то, может быть, лишил бы себя важнейшего жизненного опыта. Отказавшись рисковать жизнью, он, следовательно, никогда бы не обрел ее во всей полноте.

866 Так что в вопросе различения добра и зла терапевт может лишь надеяться, что правильно понимает факты (полная уверенность тут, разумеется, невозможна). Будучи терапевтом, я ни в каком конкретном случае не могу подходить к проблеме добра и зла философски; мой подход – чисто эмпирический. Правда, эмпирическая позиция вовсе не означает, что я релятивизирую добро и зло как таковые. Мне предельно ясно видно, что вот – зло, но парадокс как раз в том и заключается, что для конкретного человека в конкретной ситуации на конкретном этапе развития это зло может быть благом. Наоборот, добро в неподходящий момент времени в неподходящем месте может оказаться худшим из возможных зол. Будь иначе, жизнь существенно упростилась бы – сделалась слишком простой. Если я не выношу априорных суждений и приглядываюсь к фактам, не окружая их вымыслами, то не всегда знаю заранее, что для больного хорошо, а что плохо. В лечении нужно учитывать множество факторов, значение которых еще скрыто от нас, они словно прячутся в тени и только позднее свет рассеивает эту мглу. Скрытое «в тени» Ветхого Завета предстает в Новом Завете в свете истины.

867 Так обстоит дело и в психологии. Самонадеянно думать, будто мы всегда можем сказать, что хорошо, а что плохо для пациента. Возможно, он знает, что то-то и то-то действительно для него плохо, но все равно делает это, а потом страдает от угрызений совести. С терапевтической, то есть эмпирической, точки зрения это может быть очень хорошо для него. Возможно, ему придется испытать на себе силу зла и соответственно «претерпеть», ибо только так он сможет отказаться от своего фарисейского отношения к другим людям. Быть может, судьбе, бессознательному или Богу – называйте как хотите – пришлось как следует его стукнуть, втоптать в грязь, потому что лишь подобный суровый опыт способен заставить прозреть, вырвать из тенет инфантильности и сделать человека более зрелым. Откуда индивидууму знать, что он нуждается в спасении, если он совершенно уверен, что ему не от чего спасаться? Он видит собственную тень, излом собственной жизни, но отводит взгляд, не пытается бороться с собой, не ищет согласия с собою, ничем не рискует – зато хвастается перед Богом и ближними своими незапятнанными одеждами, чистотой которых на самом деле обязан исключительно своей трусости, своему регрессу, своему сверхангельскому перфекционизму. Вместо того чтобы устыдиться, он встает в храме в первые ряды и твердит: «Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие»[546].